|
|
|
- -
на улицу: лошадь и собака как вкопанные стояли у забора и уныло глядели на ворота. - Поживите-ка без меня!- ворчал старик, чувствуя, как у него от сердца отлегает злоба.- Пущай-ка кто другой поглядит теперь за вами! Я и скупой и злой... со мной скверно жить, так поживите с другим... Да... Насладившись угнетенным видом нахлебников и досыта наворчавшись, Зотов вышел за ворота и, придав своему лицу свирепое выражение, крикнул: - Ну, чего стоите? Кого ждете? Стали поперек дороги и мешают публике ходить! Пошли во двор! Лошадь и собака понурили головы и с видом виноватых направились к воротам. Лыска, вероятно, чувствуя, что она не заслуживает прощения, жалобно завизжала. - Жить живите, а уж насчет корма - накося, выкуси! - сказал Зотов, впуская их.- Хоть околевайте. Между тем сквозь утреннюю мглу стало пробиваться солнце; его косые лучи заскользили по осенней измороси. Послышались голоса и шаги. Зотов поставил на место метлу и пошел со двора к своему куму и соседу Марку Иванычу, торговавшему в бакалейной лавочке. Придя к куму, он сел на складной стул, степенно вздохнул, погладил бороду и заговорил о погоде. С погоды кумовья перешли на нового диакона, с диакона на певчих,- и беседа затянулась. Незаметно было за разговором, как шло время, а когда мальчишка-лавочник притащил большой чайник с кипятком и кумовья принялись пить чай, то время полетело быстро, как птица. Зотов согрелся, повеселел. - А у меня к тебе просьба, Марк Иваныч,- начал он после шестого стакана, стуча пальцами по прилавку. - Уж ты того... будь милостив, дай и сегодня мне осьмушку овса. Из-за большого чайного ящика, за которым сидел Марк Иваныч, послышался глубокий вздох. - Дай, сделай милость,- продолжал Зотов.Чаю, уж так и быть, не давай нынче, а овса дай... Конфузно просить, одолел уж я тебя своей бедностью, но... лошадь голодная. - Дать-то можно,- вздохнул кум.- Отчего не дать? Но на кой леший, скажи на милость, ты этих одров держишь? Добро бы лошадь путевая была, а то - тьфу! глядеть совестно... А собака - чистый шкилет! На кой черт ты их кормишь? - Куда же мне их девать? - Известно куда. Сведи их к Игнату на живодерню - вот и вся музыка. Давно пора им там быть. Настоящее место. - Так-то оно так!.. Оно пожалуй... - Живешь Христа ради, а скотов держишь,- продолжал кум.- Мне овса не жалко... Бог с тобою, но уж больше, брат, того... начетисто каждый день давать. Конца-края нет твоей бедности! Даешь, даешь и не знаешь, когда всему этому конец придет. Кум вздохнул и погладил себя по красному лицу. - Помирал бы ты, что ли!- сказал он.- Живешь и сам не знаешь, для чего... Да ей-богу! А то, коли господь смерти не дает, шел бы ты куда ни на есть в богадельню или староприютный дом. - Зачем? У меня родня есть... У меня внучка... И Зотов начал длинно рассказывать о том, что где-то на хуторе живет внучка Глаша, дочь племянницы Катерины. - Она обязана меня кормить!- сказал он.- Ей мой дом останется, пущай же и кормит! Возьму и пойду к ней. Это, стало быть, понимаешь, Глаша... Катина дочка, а Катя, понимаешь, брата моего Пантелея падчерица... понял? Ей дом достанется... Пущая меня кормит! - А что же? Чем так, Христа ради жить, давно бы пошел к ней. - И пойду! Накажи меня бог, пойду. Обязана! Когда час спустя кумовья выпили по рюмочке, Зотов стоял посреди лавки и говорил с воодушевлением: - Я давно к ней собираюсь! Сегодня же пойду! - Оно конечно! Чем так шалтай-болтай ходить и с голоду околевать, давно бы на хутора пошел. - Сейчас пойду! Приду и скажу: бери себе мой дом, а меня корми и почитай. Обязана! Коли не желаешь, так нет тебе ни дома, ни моего благословения! Прощай, Иваныч! Зотов выпил еще рюмку и, вдохновленный новой мыслью, поспешил к себе домой... От водки его развезло, голова кружилась, но он не лег, а собрал в узел всю свою одежду, помолился, взял палку и пошел со двора. Без оглядки, бормоча и стуча о камни палкой, он прошел всю улицу и очутился в поле. До хутора было верст десять - двенадцать. Он шел по сухой дороге, глядел на городское стадо, лениво жевавшее желтую траву, и думал о резком перевороте в своей жизни, который он только что так решительно совершил. Думал он и о своих нахлебниках. Уходя из дома, он ворот не запер и таким образом дал им волю идти куда угодно. Не прошел он по полю и версты, как позади послышались шаги. Он оглянулся и сердито всплеснул руками: за ним, понурив головы и поджав хвосты, тихо шли лошадь и Лыска. - Пошли назад!- махнул он им. Те остановились, переглянулись, поглядели на него. Он пошел дальше, они за ним. Тогда он остановился и стал размышлять. К полузнакомой внучке Глаше идти с этими тварями было невозможно, ворочаться назад и запереть их не хотелось, да и нельзя запереть, потому что ворота никуда не годятся. "В сарае издохнут,- думал Зотов.- Нешто и впрямь к Игнату?" Изба Игната стояла 1 2 3
- -
|
|