|
|
|
|
- -
для нашего
времени и почему существует мнение, что он не мог бы понять революции и
новой жизни, ею создаваемой?
Было бы, конечно, смешно отрицать, что эпоха Чехова чрезвычайно далека
по своим настроениям от нынешнего времени и новых, воспитанных революцией,
поколений. Во многом они даже прямо противоположны друг другу. Понятно и то,
что современная, революционная Россия, с ее активностью и энергией в
разрушении старых устоев жизни и создании новых, не принимает и даже не
понимает инертности восьмидесятых годов, с их пассивным, выжидательным
томлением.
Тогда среди удушливого застоя в воздухе не было почвы для
революционного подъема. Лишь где-то под землей, в подпольях, готовили и
накапливали силы для грозных ударов. Работа передовых людей заключалась
только в том, чтобы подготавливать общественное настроение, внушать новые
идеи, разъясняя несостоятельность старой жизни. И Чехов был заодно с теми,
кто /418/ совершал эту подготовительную работу. Он, как немногие, умел
изобразить нестерпимую атмосферу застоя, осмеять пошлость порождаемой им
жизни.
Время шло. Вечно стремящийся вперед, Чехов не мог стоять на месте.
Напротив, он эволюционировал с жизнью и веком.
По мере того как сгущалась атмосфера и дело приближалось к революции,
он становился все более решительным. Ошибаются те, кто считают его
безвольным и нерешительным, как многие из тех людей, которых он описывал. Я
уже говорил, что он не раз удивлял нас своей твердостью, определенностью и
решительностью.
- Ужасно! Но без этого нельзя. Пусть японцы сдвинут нас с места, -
сказал мне Чехов взволнованно, но твердо и уверенно, когда в России запахло
порохом.
В художественной литературе конца прошлого и начала нынешнего века он
один из первых почувствовал неизбежность революции, когда она была лишь в
зародыше и общество продолжало купаться в излишествах. Он один из первых дал
тревожный звонок. Кто, как не он, стал рубить прекрасный, цветущий вишневый
сад, сознав, что время его миновало, что старая жизнь бесповоротно осуждена
на слом.
Человек, который задолго предчувствовал многое из того, что теперь
совершилось, сумел бы принять все предсказанное им... /419/
ВЛ.И.НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО
ЧЕХОВ
Передо мной три портрета Чехова, каждый выхвачен из куска его жизни.
Первый: Чехов "многообещающий". Пишет бесконечное количество рассказов,
маленьких, часто крошечных, преимущественно в юмористических журналах и в
громадном большинстве за подписью "А.Чехонте". Сколько их он написал? Много
лет спустя, когда Чехов продал все свои сочинения{419} и отбирал, что стоит
издавать и что нет, я спросил его, - он сказал: "Около тысячи".
Все это были анекдоты с великолепной выдумкой, остроумной, меткой,
характерной.
Но он уже переходит к рассказам крупным.
Любит компанию, любит больше слушать, чем говорить. Ни малейшего
самомнения. Его считают "бесспорно талантливым", но кому тогда могло бы
прийти в голову, что это имя попадет в число русских классиков!
Второй портрет: Чехов, уже признанный "одним из самых талантливых". Его
книжка рассказов "Сумерки" получила полную академическую премию{419}, пишет
меньше, сдержаннее; о каждой его новой повести уже говорят; он желанный во
всякой редакции. Но вождь тогдашней молодежи Михайловский не перестает
подчеркивать, что Чехов - писатель безыдейный, и это влияет, как-то
задерживает громкое и единодушное признание.
А между тем Лев Толстой говорит:
"Вот писатель,
<> 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 >>>
- -
|
|
