|
|
|
|
- -
комнате. В доме было душно, пахло масляной краской, пищали
комары. Окна нельзя было открыть - боялись воров.
Я беспокоился о Чехове. Сквозь тонкую перегородку мне был явственно
слышен его кашель, раздававшийся эхом в пустом темном доме. Так длительно и
напряженно он никогда еще не кашлял.
Несколько раз он вставал с кровати, - мне было слышно, как гудели
пружины матраца, - ходил по комнате, что-то пил из стакана, снова ложился,
кашлял и снова вставал...
Под конец я все-таки уснул.
Меня разбудило ощущение близкой опасности. Я открыл глаза.
Комната была полна белым ослепительным сиянием, которое мгновенно
исчезло, чтобы через секунду вновь появиться. Вокруг дома свирепствовала
буря. Озверевшие серые огромные тучи лезли друг на друга, изрыгая огонь и
грохот. Березы в саду, согнувшись, выли от боли, поражаемые косым дождем,
который от молний казался стеклянным. От вихря и грома дом так сильно
дрожал, что за вздувшимися обоями осыпалась штукатурка.
И вдруг сквозь грохот разрушавшегося неба я услышал протяжный, мычащий
стон...
Ухо, приложенное к стене, за которой был Чехов, подтвердило мою
догадку... Стон повторился - мучительный, почти нечеловеческий, оборвавшийся
не то рвотой, не то рыданьем.
Мне показалось, что Чехов умирает и что если он умрет, то это по моей
вине. Себя не помня, как был, в одной рубашке и босиком, я бросился через
столовую к комнате Чехова. У дверей я еще раз прислушался, стуча зубами.
Как это часто бывает в минуты ее наивысшего напряжения, гроза вдруг на
мгновение остановилась. В /657/ доме стало тихо и страшно... И в этой тишине
явственно были слышны сдавленные стоны, кашель и какое-то бульканье.
Я распахнул дверь и шепотом окликнул Чехова:
- Антон Павлович!
На тумбочке у кровати догорала оплывшая свеча. Чехов лежал на боку,
среди сбитых простынь, судорожно скорчившись и вытянув за край кровати
длинную с кадыком шею. Все его тело содрогалось от кашля... И от каждого
толчка из его широко открытого рта в синюю эмалированную плевательницу, как
жидкость из опрокинутой вертикально бутылки, выхаркивалась кровь...
За шумом начавшейся опять грозы Чехов меня не заметил. Я еще раз назвал
его по имени.
Чехов отвалился навзничь, на подушки и, обтирая платком окровавленные
усы и бороду, медленно в темноте нащупывал меня взглядом.
И тут я в желтом стеариновом свете огарка впервые увидел его глаза без
пенсне. Они были большие и беспомощные, как у ребенка, с желтоватыми от
желчи белками, подернутые влагой слез...
Он тихо, с трудом проговорил:
- Я мешаю... вам спать... простите... голубчик...
Ослепительный взмах за окном, и сейчас же за ним страшный удар по
железной крыше заглушил его слова.
Я видел только, как под слипшимися от крови усами беззвучно шевелились
его губы...
На следующий день Савва, бросив ревизовать именье, увез больного Чехова
в Пермь{657}. /658/
H.ГАРИН
ПАМЯТИ ЧЕХОВА
Антон Павлович Чехов не отвечал на вопрос: каким должен быть человек?
Но отвечал: каков при данных обстоятельствах человек.
Он - гениальный автор хмурых, безыдейных, беспринципных людей, таковых,
какими они существуют, без малейшей фальши его резца.
Тонкого, исключительного в мире резца.
Антон Павлович - творец маленького рассказа, самого трудного из всех.
И пока такие рассказы получили права гражданства, он долго носил их в
своем портфеле.
В прошлом году я производил изыскания в Крыму;{658} со мной вместе
работал брат жены Антона Павловича - К.Л.Книппер, и я ближе познакомился с
А.П. и его
<> 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 >>>
- -
|
|
