|
|
|
|
- -
Ошибся, соврал - пусть и ошибка будет
принадлежать только тебе. В работе надо быть смелым. Есть большие собаки и
есть маленькие собаки, но маленькие не должны смущаться существованием
больших: все обязаны лаять - и лаять тем голосом, какой господь бог дал.
Почти про всех умерших писателей говорят, что они радовались чужому
успеху, что они были чужды самолюбия. Но он действительно радовался всякому
таланту, и не мог не радоваться: слово "бездарность" было, кажется, высшей
бранью в его устах. К своим собственным литературным успехам он относился с
затаенной горечью.
- Да, Антон Павлович, вот скоро и юбилей ваш будем праздновать!
- Знаю-с я эти юбилеи! Бранят человека двадцать пять лет на все корки,
а потом дарят ему гусиное перо из алюминия и целый день несут над ним, со
слезами и поцелуями, восторженную ахинею!
- Читали, Антон Павлович? - скажешь ему, увидав где-нибудь статью о
нем.
Он только лукаво покосится поверх пенсне:
- Покорно вас благодарю! Напишут о ком-нибудь тысячу строк, а внизу
прибавят: "А вот еще есть писатель Чехов: нытик..." А какой я нытик? Какой я
"хмурый человек", какая я "холодная кровь", как называют меня критики? Какой
я "пессимист"? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ -
"Студент"{514}. И слово-то противное: "пессимист"... /515/
И порою прибавит:
- Когда вас, милостивый государь, где-нибудь бранят, вы почаще
вспоминайте нас, грешных: нас, как в бурсе, критики драли за малейшую
провинность. Мне один критик пророчил, что я умру под забором: я
представлялся ему молодым человеком, выгнанным из гимназии за пьянство{515}.
- Садиться писать нужно только тогда, когда чувствуешь себя холодным
как лед, - сказал он однажды.
"Публикует "Скорпион" о своей книге неряшливо, - писал он мне после
выхода первой книги "Северных цветов". - Выставляет меня первым, и я,
прочитав это объявление в "Русских ведомостях", поклялся больше уже никогда
не водиться ни со скорпионами, ни с крокодилами, ни с ужами"{515}.
Он дал тогда, по моему настоянию, в альманах "Скорпиона" один из своих
юношеских рассказов ("В море"){515}. Впоследствии в этом раскаивался.
- Нет, все это новое московское искусство - вздор, - говорил он. -
Помню, в Таганроге я видел вывеску: "Заведение искустевных минеральных вод".
Вот и это то же самое. Ново только то, что талантливо. Что талантливо, то
ново.
Одно из моих последних воспоминаний о нем относится к ранней весне 1903
года. Ялта, гостиница "Россия". Уж поздний вечер. Вдруг зовут к телефону.
Подхожу и слышу:
- Милсдарь, возьмите хорошего извозчика и заезжайте за мной. Поедемте
кататься.
- Кататься? Ночью? Что с вами, Антон Павлович?
- Влюблен.
- Это хорошо, но уже десятый час. И потом - вы можете простудиться...
- Молодой человек, не рассуждайте-с!
Через десять минут я был в Аутке. В доме, где он зимою жил только с
матерью, была, как всегда, тишина, темнота, тускло горели две свечки в
кабинете. И, как всегда, у меня сжалось сердце при виде этого кабинета, где
для него протекло столько одиноких зимних вечеров.
- Чудесная ночь! - сказал он с необычной для него /516/ мягкостью и
какой-то грустной радостью, встречая меня. - А дома - такая скука! Только и
радости, что затрещит телефон да кто-нибудь спросит, что я делаю, а я
отвечу: мышей ловлю. Поедемте в Ореанду.
<> 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 >>>
- -
|
|
