|
|
|
|
- -
больны чахоткой и Вам кажется, что это не чахотка, а
пустяки. Рака тоже не боятся, потому что он кажется пустяком. Значит,
страшно то, чего Вы не боитесь; то же, что внушает Вам опасения, не
страшно... Все исцеляющая природа, убивая нас, в то же время искусно
обманывает, как нянька ребенка, когда уносит его из гостиной спать". Какое,
однако, поэтическое, почти шекспировское сравнение смерти с заботливой
няней, пекущейся о своевременном отдыхе усталого дитяти!
А еще в этом августовском письме 1893 года есть удивительное
пророчество, которое одновременно сбылось и не сбылось: "Я знаю, что умру от
болезни, которой не буду бояться". Иными словами, если следовать чеховской
логике, он должен был умереть от болезни, которая подкрадется незаметно.
Этого не случилось, болезнь свою он знал в лицо, давно и хорошо знал и тем
не менее не боялся. Не боялся не только смерти как таковой с ее очень даже
возможными физическими страданиями (от которых судьба его, слава Богу,
избавила), не боялся не только исчезновения своей личности, но и всего того,
что личность эту составляло и что люди, особенно творческие люди, нередко
боятся потерять больше, чем жизнь.
"Смертного часа нам не миновать, -- писал он брату Александру в 1888
году, то есть двадцати восьми лет от роду, -- а потому я не придаю
серьезного значения ни своей литературе, ни своему имени, ни своим
литературным ошибкам. Это советую и тебе. Чем проще мы будем смотреть на
щекотливые вопросы вроде затронутого Сувориным, тем ровнее будет и наша
жизнь, и наши отношения". А затронул Суворин "вопрос" творческой ревности
между братьями Альфонсом и Эрнестом Доде, вопрос и впрямь щекотливый, и
братья Чеховы, оба пишущие люди, сумели решить его удивительно деликатно,
причем нужный тон нашел младший -- Антон. Впрочем, старшим Александр
перестал ощущать себя довольно рано: Антон учился еще в приготовительном
классе. "Тут впервые проявился твой самостоятельный характер, -- признавался
позже Александр, -- мое влияние как старшего по принципу начало исчезать".
Сохранилось почти двести писем Антона к Александру, и большинство из них
выдержано в ироническом, пародийном, бытовом ключе -- это и был тот
единственно возможный тон, который снимал, сводил на нет саму идею
литературного соперничества.
Но ведь была не только литература, не только творчество, но и дела
имущественные, забота о близких, и вот уж этому-то Антон Павлович придавал
значение не просто серьезное, а наисерьезнейшее. Отвечая Александру на его
встревоженные вопросы о своем здоровье ("Питер с волнением и участием
говорит о тебе"), Чехов успокаивает его, как успокаивает всех, кто
спрашивает о его самочувствии, однако прибавляет: "...хотя процесс зашел еще
не особенно далеко, необходимо все-таки, не откладывая, написать завещание".
И здесь не удерживаясь от шутки: "...чтобы ты не захватил моего имущества".
Отправляясь на Сахалин, он недвусмысленно извещает Суворина, который во
многом субсидировал ему эту опасную, могущую чем угодно закончиться поездку,
воспринимаемую кое-кем как авантюру: "В случае утонутия или чего-нибудь
вроде имейте в виду, что все, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит
сестре; она заплатит мои долги".
О долгах своих он пекся страстно -- о долгах перед домашними, перед
малознакомыми людьми, которых вдруг забудут отблагодарить за услугу, и,
конечно же, перед родным городом Таганрогом. В августе 1901 года, выходя из
очередного рецидива болезни, грозно и неожиданно
<> 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 >>>
- -
|
|
