|
|
Советуем: с сайта sms-sending.info
|
|
|
|
|
|
- -
а в
"Гусеве"?..
- Да, да, да. Я уж и забыл. Вы знаете, что я, например, не помню
содержания своего рассказа "Огни"{12}.
- Как вы думаете, любой автор-беллетрист в своих суждениях о
беллетристике же - публика или компетентное лицо?
- Когда он говорит о своих вещах, то не публика, а когда о чужих, то
публика... [...]
На следующий день, не помню по какому поводу, мы заговорили о
современных женщинах-писательницах.
- Нет уж, - сказал Чехов, - лучше я прочту что-нибудь из физики или по
электротехнике, чем женское писание. Вот госпожи такая-то и такая-то пишут,
пишут, а когда умрут, ничего от них не останется.
За все мое знакомство я только раз слышал, как он хорошо отозвался о
рассказе "Сережка", напечатанном в декабрьской книжке "Журнала для всех" за
1901 год, хотя автором его была женщина{13}.
- Вы знаете, - сказал потом Антон Павлович, - как женщины относились к
Лермонтову, пока он был жив? Считали его шелопаем и хлыщом... [...]
Мы помолчали. Потом у меня вырвался вопрос:
- Скажите, отчего вас считают олимпийцем или нелюдимом, между тем как с
вами так легко и так просто говорится?
- Олимпийцем я никогда не был. А нелюдимом меня считают потому, что я
никуда не показываюсь. Показываться же мне мешает болезнь...
Прошел почти год. Я опять сидел в знакомом кабинете. За это время Антон
Павлович очень похудел, но дух писателя был бодр. Он только что получил
известие о том, что завтра приезжает В.Г.Короленко{14}. Предстоящая встреча
его радовала и волновала. Сам он через два дня должен был ехать в любимую
Москву. В этот день Чехов был вообще оживленнее обыкновенного. Его лицо
приняло мрачный оттенок только, когда он заговорил о приезде одного
одесского фельетониста{15}, с напоминанием относительно сотрудничества в
газете.
- Я чувствовал себя ужасно плохо в этот день... - рассказывал А.П. - У
меня сил мало, и желудок совсем не варит. Настойчивость этого господина меня
измучила и рассердила. Я принял его чрезвычайно сухо... \577\
В последней фразе прозвучало как будто сожаление. Чехов органически не
любил доставлять кому бы то ни было неприятные минуты.
- Но ваше сотрудничество было бы для газеты просто кладом. Кроме того,
нельзя сердиться на человека за то, что он плохой психолог...
- Дело не в психологии. Там ведь не мальчики сидят и знают, что по
заказу я писать не могу. Ну, да теперь уже с ними кончено...
В нем был оскорблен прежде всего художник, от которого требовали
произведения не с целями прочесть и подумать над ним, а с единственной целью
увеличить тираж газеты. В этот тяжкий месяц нервы Чехова и без того были
окончательно издерганы. Быстро делала свое дело и чахотка.
В январе 1903 года Чехов сидел на диване, перебирая и сортируя письма
за минувший год.
- Идет дождь? - спросил он, здороваясь со мною.
- Нет, теперь перестал.
Антон Павлович подошел к окну, постоял и, оглянувшись, произнес:
- Вот в такую бы погоду застрелиться...
Я постарался перевести разговор на другое и рассказал ему новый
малороссийский анекдот, после которого он долго хохотал. Мне было приятно,
что я развеселил Антона Павловича, и в то же время страшно тех хрипов,
которые слышались иногда в его смехе.
Он снова сел на диван и, все еще улыбаясь, продолжал перекладывать
письма. Я заметил на столе небольшую брошюрку со стихами.
- Разве вы любите стихи? - спросил я.
- Не часто и некоторые - да, вот, например. Он перевернул несколько
страниц
<> 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 >>>
- -
|
|
