|
|
|
|
- -
требовал от него большой службы и ревновал его к жизни.
Но Чехов-человек страдал от этого. Испытывая постоянно потребность в
нежности, он до самых последних лет был лишен личной жизни. Он думал, что
она отнимет у него как у художника слишком много внимания и сил. И когда
наконец он позволил себе эту роскошь, вот какими словами он определил свое
состояние:
"Ты спрашиваешь, правда ли, что я женился? Это правда, но в наши годы
это уже ничего не меняет"{330}.
Это, конечно, было преувеличено. Мы знаем, что женитьба не была для
него таким безразличным фактом. Но, может быть, в этой грустной оговорке
сказалось сознание, что большое личное благо он допустил к себе слишком
поздно.
Я возвращаюсь к Ницце. Дней десять длилось его увлечение рулеткой. Он
перестал принимать во внимание мои мнения и сам разрабатывал какие-то
способы. Иногда он на мой зов поехать в Монте-Карло отвечал /331/ отказом. Я
ехал один, но, смотришь, через час он появлялся, несколько как будто
сконфуженный, становился у одного из столов и долго присматривался,
наблюдал, видимо проверяя свою мысль, а потом садился и, осторожно вынимая
из кармана золотые, ставил их как-то по-новому.
Кажется, что в результате всех этих попыток был у него небольшой
выигрыш. Это и есть тот опасный момент, когда игрок слепнет и с головой
зарывается в игру. А у него вышло иначе. Однажды он определенно и твердо
заявил, что с рулеткой покончено: и действительно, после этого ни разу
больше не поехал туда. Взяли силу его обычные качества - благоразумие,
осторожность, уравновешенность, а главное - ему стало стыдно увлекаться и
отдавать силы таким пустякам.
Воля чеховская была большая сила, он берег ее и редко прибегал к ее
содействию, и иногда ему доставляло удовольствие обходиться без нее,
переживать колебания, быть даже слабым. У слабости есть своего рода
прелесть, это хорошо знают женщины.
Но когда он находил, что необходимо призвать волю, - она являлась и
никогда не обманывала его. Решить у него значило - сделать.
Я, например, нисколько не меньше, чем он, сознавал всю тщету этих
систем, всяких ухищрений и выдумок, однако же не мог отстать и продолжал
ездить в Монте-Карло, все с большим и большим усердием, и играл, и...
проигрался. Встретил одного солидного петербургского издателя, взял у него
аванс и тоже проиграл его, и в конце концов не без затруднений, и то лишь
при помощи Антона Павловича, выбрался из Ниццы и доставился в Петербург.
Его я оставил в "Русском пансионе", но скоро получил от него письмо из
Парижа, откуда он поехал в Москву.
В Ницце же завершился и эпизод с миллионером, рассказ о котором я
отложил на после. Я не знаю, при каких условиях произошло и чем было
вызвано, что Антон Павлович после долгих настойчивых предложений со стороны
миллионера, страстного поклонника его таланта, решился взять у него взаймы
какую-то сумму (несколько сотен). Может быть, это было перед отъездом за
границу. /332/
У него ведь всегда бывали недоразумения с конторой по издательству его
книг. Там очень медленно производили расчет и нередко предъявляли ему
ошибочные счета, для выяснения которых ему самому приходилось приезжать в
Петербург. Об одной чудовищной ошибке, когда по предъявленному счету он
оказался должен конторе семь тысяч рублей, а по проверке вышло, что контора
должна ему что-то, он рассказывает в одном из своих писем{332}. Но это -
крупное недоразумение, и потому он его отмечает.
<> 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 >>>
- -
|
|
