|
|
|
|
- -
/>время когда и Художественный театр и все его близкие переживали волнения в
ожидании премьеры... Очень волновалась и я. Но с первых минут, с первых слов
несравненных Маши - Лилиной и Медведенки - Тихомирова я просто забыла, что я
в театре, что это пьеса, и чувствовала небывалое в театре ощущение: будто
это не сцена и не актеры, а живая жизнь - и мы все случайно подсматриваем
ее... Это впечатление разделяли и все зрители. После того знаменитого
"гробового молчания", которое - когда опустили в последний раз занавес -
длилось несколько секунд (а кто не знает, как беспощадно растягиваются
секунды на сцене) и которое довело участников спектакля чуть не до отчаяния,
так как они это молчание потрясенной публики приняли за провал, вдруг
разразился ураган восторга. Даже тишайший Эфрос - критик и журналист -
человек, необычайно сдержанный и задумчивый, "вышел из берегов": вскочил на
стул, кричал, бесновался, плакал, требовал послать Чехову телеграмму. С этой
минуты театр победил его, как и всю Москву, за исключением очень немногих.
Выйдя из театра, я сейчас же послала А.П. телеграмму{41}. Он
откликнулся письмом:
"Милая кума, поздравляю вас с новым годом, желаю провести оный в добром
здравии и благополучии, и дождаться многих предбудущих. Телеграмму вашу
получил и был тронут до глубины души. И письмо ваше пришло первым, и, так
сказать, первой ласточкой, принесшей мне вести о "Чайке", были вы, милая,
незабвенная кума. Как вы поживаете? Когда пришлете мне вашу книжку стихов?
Кстати - ваше стихотворение "Монастырь" - просто прелесть, одно великолепие.
Очень, очень хорошо. Здесь, в Ялте, продолжается теплая погода, хочется
снегу. Жму руку, будьте здоровы. Не забывайте вашего кума кучера
Антона"{42}.
Кстати сказать - стихотворение, о котором вспоминает А.П., было навеяно
похоронами его отца в Новодевичьем монастыре...
Всю зиму после премьеры "Чайки" я радовалась ее успеху. Она шла при
переполненном театре, и часто я, возвращаясь домой поздним вечером мимо
"Эрмитажа" в Каретном ряду, где тогда помещался Художественный театр,
наблюдала картину, как вся площадь перед театром была запружена народом,
конечно главным образом \252\ молодежью, студентами, курсистками, которые
устраивались там на всю ночь - кто с комфортом, захватив складной стульчик,
кто с книжкой у фонаря, кто, собираясь группами и устраивая танцы, чтобы
согреться - жизнь кипела на площади, - с тем, чтобы с раннего утра захватить
билет и потом уже бежать на занятия, не смущаясь бессонной ночью. Грела и
поддерживала молодость...
Художественный театр реабилитировал и заново создал "Чайку", но смело
можно сказать, что и "Чайка" создала Художественный театр, во всяком случае
все чеховские пьесы - это лучшее, что театр создал. Чехов даже преувеличивал
роль Художественного театра в успехе своих пьес, и помню, когда я как-то
сказала ему (речь шла о "Трех сестрах"), что в его пьесах поражает именно
то, что, смотря их, как будто не в театре сидишь, а подсматриваешь чужую
жизнь, он улыбнулся, прищурив глаза так, что кругом них собрались чеховские
"лучики", и сказал:
- Это они так играют: они - хитрые...
Чехов звал меня в Ялту, но мои скитания уводили меня то за границу, то
в Петербург, так в Ялту я и не попадала. Время от времени мы с А.П.
обменивались письмами. Он писал в обычном шутливом тоне. То вдруг пришлет
из-за границы счет из гостиницы с требованием от имени хозяина немедленно
уплатить по нему во избежание судебного преследования. То из Ялты, например,
просил меня прислать ему пьесу:
"Любезная кума, окажите услугу, пришлите мне вашу пьесу "Вечность
<> 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
