|
|
|
|
- -
роли, как А.П. сразу менял
тон и тяжелыми ударами бил беспощадно:
- Нельзя же, послушайте. У вас же серьезное дело, - говорил он.
Вот мотив его беспощадности.
Этими же словами выяснилось и его отношение к нашему театру. Ни
комплиментов, ни подробной критики, ни поощрений он не высказывал.
Всю эту весну благодаря теплой погоде А.П. провел в Москве и каждый
день бывал на наших репетициях. /381/
Он не вникал в нашу работу. Он просто хотел находиться в атмосфере
искусства и болтать с веселыми актерами. Он любил театр, но пошлости в нем
он не выносил. Она заставляла его или болезненно съеживаться, или бежать
оттуда, где она появлялась.
- Мне же нужно, позвольте, меня ждут. - И он уходил домой, усаживался
на диван и думал.
Через несколько дней, точно рефлексом, А.П. произносил для всех
неожиданно какую-то фразу, и она метко характеризовала оскорбившую его
пошлость.
- Прррынципуально протестую, - неожиданно промолвил он однажды и
закатился продолжительным хохотом. Он вспомнил невообразимо длинную речь
одного не совсем русского человека, говорившего о поэзии русской деревни и
употребившего это слово в своей речи.
Мы, конечно, пользовались каждым случаем, чтобы говорить о "Дяде Ване",
но на наши вопросы А.П. отвечал коротко:
- Там же все написано.
Однако один раз он высказался определенно. Кто-то говорил о виденном в
провинции спектакле "Дяди Вани". Там исполнитель заглавной роли играл его
опустившимся помещиком, в смазных сапогах и в мужицкой рубахе. Так всегда
изображают русских помещиков на сцене.
Боже, что сделалось с А.П. от этой пошлости!
- Нельзя же так, послушайте. У меня же написано: он носит чудесные
галстуки. Чудесные! Поймите, помещики лучше нас с вами одеваются.
И тут дело было не в галстуке, а в главной идее пьесы. Самородок Астров
и поэтически нежный дядя Ваня глохнут в захолустье, а тупица профессор
блаженствует в С.-Петербурге и вместе с себе подобными правит Россией. Вот
затаенный смысл ремарки о галстуке.
"Дядя Ваня" имел у нас большой успех. По окончании спектакля публика
требовала: "Телеграмму Чехову!"
Судя по письмам, А.П. жил всю зиму мечтой о поездке в Москву. Теперь он
душевно привязался к нашему театру, которого ни разу не видел, если не
считать импровизированного спектакля "Чайки".
Он задумал писать пьесу для нас. /382/
"Но для этого необходимо видеть ваш театр", - твердил он в своих
письмах.
Когда стало известно, что доктора запретили ему весеннюю поездку в
Москву, мы поняли его намеки и решили ехать в Ялту со всей труппой и
обстановкой.
...- го апреля 1900 года вся труппа с семьями, декорациями и
обстановкой для четырех пьес выехала из Москвы в Севастополь{382}. За нами
потянулись кое-кто из публики, фанатики Чехова и нашего театра, и даже один
известный критик С.В.Васильев (Флеров). Он ехал со специальной целью давать
подробные отчеты о наших спектаклях.
Это было великое переселение народов. Особенно запомнился мне в этом
путешествии А.Р.Артем, который в первый раз в жизни расставался со своей
женой. В дороге он выбрал себе "женой" А.Л.Вишневского, который стал за это
время его энергией, его волей. Подъезжая к Севастополю, А.Р.Артем спрашивал
всех, есть ли там извозчики, не пришлось бы идти пешком в горы и т.д.
Очень часто, когда долго не было А.Л.Вишневского, А.Р.Артем посылал за
ним. Всю дорогу старик говорил
<> 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 >>>
- -
|
|
