|
|
Клипсо Юнион - от производителя
|
|
|
|
|
|
- -
бы способного немедленно "кристаллизоваться" в
литературную форму при малейшем "соприкосновении" с каким-либо предметом или
сюжетом.
Кладовые чеховской памяти, чеховского опыта были подобны той сказочно
плодородной почве, о которой он юмористически заметил в своих записных
книжках, что ткни в нее оглоблю - и вырастет тарантас. \10\
Если обстоятельства, при которых совершился его "законный брак"
(известно шутливое изречение Чехова, что медицина - это его законная жена, а
литература - любовница), писатель вообще утаил, то "роман" с последней очень
часто преподносился им как в переписке, так и в разговорах в
утрированно-легкомысленном виде. "По его словам, - пишет Короленко, - он
начинал литературную работу почти шутя, смотрел на нее частию как на
наслаждение и забаву, частию же как на средство для окончания
университетского курса и содержания семьи". А Суворин в своей
некрологической статье о Чехове с умилением рассказывал, будто первый
рассказ Антон Павлович вообще написал всего лишь ради того, чтобы раздобыть
денег на именинный пирог для матери.
И совершенно не исключено, что эта легенда лукаво сочинена самим
Чеховым, чтобы не только лишить свое вступление в литературу малейшего
эффектного ореола, придав ему крайне случайный характер, но и оставить в
тени все свои предшествующие этому "пробы пера", о которых известно хотя бы
из его переписки с братом Александром.
Многие авторы воспоминаний отлично передают атмосферу, которая
создавалась вокруг Чехова, его заразительное обаяние, нескончаемые выдумки,
всевозможные шутливые импровизации. Читать эти страницы - наслаждение. В них
оживает очаровательная фигура молодого писателя, его доброжелательность,
неподдельное упоение жизнью, начинающей хотя бы немного улыбаться ему после
труднейших таганрогских и первых московских лет, одарять его радостями
литературных успехов, дружеских привязанностей, искреннего поклонения его
таланту и человеческим качествам. В мемуарах подчас говорится о "пленении",
"опьянении" Чеховым, которое испытывали пишущие.
Полнейшее благополучие царит и в отзывах о "милой Чехии", как окрестил
семью своего молодого друга добрый и простодушный поэт А.Н.Плещеев.
Темные краски Александра Павловича в мгновенье ока сменяются сияющей
акварелью. Мемуаристы наперебой говорят об "атмосфере сплоченной, дружной
семьи... радостной идиллии" (В.Г.Короленко), о "чудесных стариках" - "милом"
Павле Егоровиче и "кроткой" Евгении Яковлевне (Т.Л.Щепкина-Куперник).
Тот "этаж" чеховской жизни, когда юный студент и начинающий писатель
перенял у отца и возложил на свои, далеко еще не окрепшие плечи все тяготы
содержания немалого семейства, прочно укрыт от постороннего внимания, а если
и упоминается мемуаристами, то исключительно в "диккенсовских" тонах: "С
умилением она рассказывала мне, - пишет Т.Л.Щепкина-Куперник о матери
писателя, - о той, для нее незабвенной минуте, когда Антоша - тогда еще
совсем молоденький студентик - пришел и сказал ей:
- Ну, мамаша, с этого дня я сам буду платить за Машу в школу!"
Между тем, надо полагать, что процесс "передачи власти" в семье вряд ли
мог совершаться абсолютно гладко. Да и в дальнейшем не \11\ обходилось без
рецидивов и осложнении. Даже десять лет спустя в письме к И.Л.Щеглову (18
апреля 1888 года) Чехов говорит о "родственном клобке", к которому
"привык... как к шишке на лбу" (определение
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>>
- -
|
|
