|
|
|
|
- -
/>случилось.
Заметят, пожалуй, что ж тут особенно трагического? Мало ли пьес на
своем веку проваливалось, проваливается и будет проваливаться...
Если бы провалился в 1889 г. "Иванов", это было бы, пожалуй, сполгоря;
но Чехов 1896 г. давно перерос автора "Иванова" и "Пестрых рассказов" - это
уже был популярнейший и заслуженнейший русский писатель, и в лице его
нанесена была обида чести русского литератора, вообще - обида, которой нет
слов... Для человека, хоть сколько-нибудь знающего историю русской
литературы, было до боли очевидно, что со времени оплевания в
Александринском театре комедии Гоголя{29}, мы ушли не далеко, и "через
шестьдесят лет" в той же зале, наполненной образованной публикой,
температура общественного уважения к писателю стояла на нуле!..
Для Чехова обида была тем чувствительнее, что именно \68\ "Чайка" -
одно из субъективнейших произведений этого на редкость объективного русского
писателя.
Вот вам, на семилетнем промежутке, два торжественные спектакля - и
какая разница в результатах!.. И какая ирония! - добавил бы я, если
вспомнить, что Чехов решительно не любил своего "Иванова" и называл его
"Болвановым" и "психопатической пьесой" и искренно удивлялся, когда она
увеличивала его доходы... Лично мне он как-то высказался об "Иванове", что
это одна из тех пьес, "которая никогда не всосется в репертуар и будет
даваться в провинции лишь в экстренных случаях, когда у антрепренера
иссякнет запас новинок". "Чайку" же Чехов любил затаенной ревнивой любовью
кровного художника.
И в самом деле, какое же может быть сравнение? Один "язык" в "Чайке"
чего стоит!..
В "Иванове" много лишних слов, заметны следы вымученности и
грубоватости, малодушные уступки в пользу театральной условности... В
"Чайке", напротив, - настоящий, типичный Чехов: скупой на слова,
презрительно враждебный к дешевым эффектам, стиль всюду тонкий, изящный,
душевно проникновенный, напоминающий местами "стихотворение в прозе"...
Характеристики второстепенных лиц, вроде Сорина, например, поражают своей
живописной сжатостью: два-три штриха, и перед вами живой портрет, точно
сейчас выскочивший из рамы.
Но меланхолическая, как вечерняя заря, "соната Шуберта" была разыграна
в тоне штраусовского "Персидского марша". После этого чего же удивляться,
если в результате получилась невообразимая какофония?
Бедный Чехов, "бедный неразгаданный пионер"! Недаром он бежал из театра
без оглядки, смертельно уязвленный в самое сердце...
Да, на первом представлении "Чайка" пала - но посмотрите, какая вдруг
странность! - в своем падении она непредвиденно увлекла и повалила все
театральные манекены и очистила путь новому, свежему веянию... Как-никак, а
уже после "Чайки" на сцене стала немыслима прежняя ложь и мишура, и даже
театральные закройщики в алчной погоне за успехом стали усиленно
приспособляться к чеховской манере.
Я не без умысла так распространился о первом представлении "Чайки", ибо
отныне этот день в истории театра является заметным символическим рубежом.
Когда года четыре тому назад я впервые попал в московский театр
Станиславского и увидел на хмурой темно-серой \69\ занавеси ее единственное
<> 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 >>>
- -
|
|
