|
|
|
|
- -
и веры.
Слово “вера” неоднократно звучит в романе не только в привычном контексте вопроса Понтия Пилата к Иешуа Га-Ноцри: “...веришь ли ты в каких-нибудь богов?” “Бог один” — ответил Иешуа, — в него я верю”, но и в гораздо более широком смысле: “Каждому будет дано по его вере”.
В сущности, вера в последнем, более широком смысле, как величайшая нравственная ценность, идеал, цель жизни, является одним из оселков, на котором проверяется нравственный уровень любого из персонажей. Вера во всемогущество денег, стремление любыми средствами хапнуть побольше — это своеобразное кредо Босого, буфетчика. Вера в любовь — смысл жизни Маргариты. Вера в доброту — главное, определяющее качество Иешуа. Страшно потерять веру, как теряет Мастер веру в свой талант, в свой гениальный угаданный роман. Страшно этой веры не иметь, что свойственно, например, Ивану Бездомному.
За веру в мнимые ценности, за неумение и душевную лень найти свою веру человек бывает наказан, как в булгаковском романе персонажи наказаны болезнью, страхом, муками совести.
Но совсем страшно, когда человек сознательно отдает себя служению мнимым ценностям, понимая их ложность. В истории отечественной словесности за А. П. Чеховым прочно закрепилась репутация писателя если не вполне атеистически настроенного, то хотя бы индифферентного к вопросам веры. Это заблуждение. Быть безразличным к религиозной истине он не мог. Воспитанный в жестких религиозных правилах, Чехов в юности пытался обрести свободу и независимость оттого, что деспотически навязывалось ему ранее. Он знал так же, как и многие, сомнения, и те высказывания его, которые выражают эти сомнения, позже абсолютизировались писавшими о нем. Любое, даже и не вполне определенное высказывание, истолковывалось во вполне определенном смысле. С Чеховым это было совершать тем более просто, что сомнения свои он высказывал ясно, результаты же раздумий своих, напряженного духовного поиска не спешил выставлять на суд людской.
С. Н. Булгаков первым указал на мировое значение идей и художественного мышления писателя: “По силе религиозного искания Чехов оставляет позади себя даже Толстого, приближаясь к Достоевскому, не имеющему здесь себе равных”. Чехов своеобразен в своем творчестве тем, что искания правды, Бога, души, смысла жизни он совершал, исследуя не возвышенные проявления человеческого духа, а нравственные слабости, падения, бессилие личности, то есть ставил перед собой сложные художественные задачи. “Чехову близка была краеугольная идея христианской морали, являющейся истинным этическим фундаментом всяческого демократизма, что всяческая живая душа, всяческое человеческое существование представляет собой самостоятельную, неизменную, абсолютную ценность, которая не может и не должна быть рассматриваема как средство, но которая имеет право на милостыню человеческого внимания”.
Но подобная позиция, подобная постановка вопроса требует от человека и крайнего религиозного напряжения, ибо таит в себе опасность, трагичную для духа, — опасность впасть в безысходность пессимистического разочарования во многих жизненных ценностях.
Только вера, истинная вера, которая подвергается при чеховской постановке “загадки о человеке” серьезному испытанию, может уберечь человека от безысходности и уныния — но иначе и не обнаружить истинной ценности самой веры.
Автор заставляет и читателя приблизиться к той грани, за которой царствует беспредельный пессимизм, могуществует наглость “в загнивающих низинах и болотинах” человеческого духа.
В небольшом произведении — “Рассказ старшего садовника” — Чехов утверждает, что тот духовный уровень, на котором зиждется вера, неизменно выше уровня рассудочных, логических доводов, на которых пребывает безверие. Вспомним содержание рассказа. В некоем городке жил праведник доктор, посвятивший свою жизнь без остатка служению людям. Однажды он был найден убитым, причем улики бесспорно обличали “известного своею развратною жизнью” шалопая, который, однако, отрицал все обвинения, хотя не мог представить убедительных доказательств своей невиновности. И вот на суде, когда главный судья уже готов был огласить смертельный приговор, он неожиданно для всех и для самого себя закричал: “Нет! Если я неправильно сужу, то пусть меня накажет Бог, но, клянусь, он не виноват! Я не допускаю мысли, чтобы мог найтись человек, который осмелился бы убить нашего друга, доктора! Человек не способен пасть так глубоко! — Да, нет такого человека, — согласились прочие судьи. — Нет! — откликнулась толпа. — Отпустите его!”
Суд над убийцей — это экзамен не только для жителей городка, но и для читателей: чему они поверят — “фактам”
1 2 3 4 5 6
- -
|
|
