|
|
|
|
- -
всем
настроении Чехова, в его художественном восприятии жизни, что начинается
новый период его художественного творчества.
Он не успел развернуться, этот период. Чехов скоро умер. /582/
И.А.НОВИКОВ
ДВЕ ВСТРЕЧИ
Встречался я с Антоном Павловичем Чеховым всего два раза, но обе
встречи дали ощущение живого Чехова и, более того, помогли понять его как
писателя, хотя беседа велась совсем не о литературе. Я тогда лишь немного
начинал печататься, но в этом ему не признался, а сам Чехов, как большинство
настоящих писателей, думается, рад был вести разговор не "писательский", а
простой - житейский. Я никак не затрагивал вопроса и о его произведениях. Я
ехал тогда на голод в Бессарабию и по этому именно делу к нему и зашел.
Заговорили, конечно, и о любимой Чеховым Москве. Несмотря на январь, в
Ялте было тепло, все ходили по-летнему, по каменным стенам вились маленькие
пушистые розы, цвели и какие-то еще розовые цветы с плотными блестящими
лепестками; все это было зимою несколько призрачно. И грусть по морозной
Москве - запрещенной - была как нельзя более понятна. В кабинете, совсем
небольшом, очень простом, постепенно сгущались синие сумерки; огни не
зажигали. Антон Павлович говорил не спеша, раздумчиво, больше расспрашивал -
о Москве, о студенческих наших делах, немного всегда беспокойных. Кстати,
когда передают речь Чехова, всегда пестрит частица "же", которую он будто бы
прибавлял чуть не к каждому слову; получается впечатление сугубо
провинциального местного говора, почти комического. Правда, пишут это люди,
знавшие Чехова долго и хорошо, но если и была в его /583/ речи такая
особенность (я ее вовсе не ощутил), то, во всяком случае, передающие слова
А.П. ею злоупотребляют. Он говорил, как писал, короткими фразами, подумав,
несколько скупо и очень определенно; так же скупы и выразительны были и его
жесты, едва намеченные и, одновременно, вполне законченные.
Я не помню подробностей этого первого разговора, да и не в них дело, но
тогда же я отчетливо почувствовал, как Чехов был пристально внимателен к
другому человеку - совсем для него случайному. И это не был интерес
специфически писательский, а именно человеческий. Пожалуй, в этом была и
доброта, но не такая теплая и конкретная, какая присуща была Владимиру
Галактионовичу Короленко, которого увидел я много позже. У Чехова любовь эта
была как бы несколько далекою: не данный сидящий перед ним человек сам по
себе, а он же, но лишь как один из тех живых существ, что именуются
человеком. У Чехова, несомненно, присутствовала всегда свойственная ему
органически дума о людях, о человеке, о жизни. И вот он сидел в сумерках и
говорил, с паузами, подкашливая, спрашивал что-нибудь, и так это
воспринималось: точно хочет проверить себя, прикинуть свое "издали" на этом
вблизи сидящем, приехавшем оттуда - из всегда молодой Москвы.
Чехов был человеком конкретностей и писал живых людей, может быть как
никто, но эти конкретности он давал по-особому, на широком и спокойном
горизонте своего раздумья. Так иногда, на фоне заката, увидишь стебли полыни
или дикой рябинки, они такие же, как и те, что у тебя под ногами, но и не
те, ибо конкретность их дана с гравюрною четкостью, и даны расстояние,
простор и грань горизонта, и теплая желтизна уходящего неба. Это сочетание
конкретности и дали, живого быта и длительного раздумья, оно и является
основным в творческой манере Чехова.
Какого же рода было это раздумье? Несомненно, оно было очень
разнообразного свойства: и философского, и социального - тому имеется много
свидетельств. Во вторую свою встречу с Чеховым я
<> 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 >>>
- -
|
|
