|
|
|
|
- -
гладкая улица, точно плац для маршировки, белые чистенькие домики,
полосатая будка, полосатые столбы; для полноты впечатления не хватает только
барабанной дроби. В домиках живут начальник военной команды, смотритель
дуйской тюрьмы, священник, офицеры и проч. Там, где короткая улица
кончается, поперек ее стоит серая деревянная церковь, которая загораживает
от зрителя неофициальную часть порта; тут расщелина двоится в виде буквы
"игрек", посылая от себя канавы направо и налево. В левой находится
слободка, которая прежде называлась Жидовской, а в правой - всякие тюремные
постройки и слободка без названия. В обеих, особенно в левой, тесно, грязно,
не уютно; тут уже нет белых чистеньких домиков; избушки ветхие, без дворов,
без зелени, без крылец, в беспорядке лепятся внизу у дороги, по склону горы
и на самой горе. Участки усадебной земли, если только в Дуэ можно назвать ее
усадебной, очень малы: у четырех хозяев в подворной описи показано ее только
по 4 кв. саж. Тесно, яблоку упасть негде, но в этой тесноте и вони дуйский
палач Толстых все-таки нашел местечко и строит себе дом. Не считая команды,
свободного населения и тюрьмы, в Дуэ жителей 291: 167 м. и 124 ж. Хозяев 46
и при них совладельцев 6. Большинство хозяев - каторжные. Что побуждает
администрацию сажать на участки их и их семьи именно здесь, в расщелине, а
не в другом месте, понять невозможно. Пахотной земли в подворной описи
показано на все Дуэ только 1/8 дес., а сенокосов нет вовсе. Допустим, что
мужчины заняты на каторжных работах, но что же делают 80 взрослых женщин? На
что уходит у них время, которое здесь благодаря бедности, дурной погоде,
непрерывному звону цепей, постоянному зрелищу пустынных гор и шуму моря,
благодаря стонам и плачу, которые часто доносятся из надзирательской, где
наказывают плетьми и розгами, кажется длиннее и мучительнее во много раз,
чем в России? Это время женщины проводят в полном бездействии. В одной избе,
состоящей чаще всего из одной комнаты, вы застаете семью каторжного, с нею
солдатскую семью, двух-трех каторжных жильцов или гостей, тут же подростки,
две-три колыбели по углам, тут же куры, собака, а на улице около избы
отбросы, лужи от помоев, заняться нечем, есть нечего, говорить и браниться
надоело, на улицу выходить скучно - как все однообразно уныло, грязно, какая
тоска! Вечером с работ возвращается муж-каторжный; он хочет есть и спать, а
жена начинает плакать и причитывать: "Погубил ты нас, проклятый! Пропала моя
головушка, пропали дети!" - "Ну, завыла!" - проворчит на печке солдат. Уже
все позаснули, дети переплакали и тоже угомонились давно, а баба все не
спит, думает и слушает, как ревет море; теперь уж ее мучает тоскажалко мужа,
обидно на себя, что не удержалась и попрекнула его. А на другой день опять
та же история.
Если судить только по одному Дуэ, то сельскохозяйственная колония на
Сахалине обременена излишком женщин и семейных каторжных. За недостатком
места в избах, 27 семейств живут в старых, давно уже обреченных на снос
постройках, в высшей степени грязных и безобразных, которые называются
"казармами для семейных". Тут уже не комнаты, а камеры с нарами и парашами,
как в тюрьме. По составу своему население этих камер отличается крайним
разнообразием. В одной камере с выбитыми стеклами в окнах и с удушливым
запахом отхожего места живут: каторжный и его жена свободного состояния;
каторжный, жена свободного состояния и дочь; каторжный, жена-поселка и дочь;
каторжный и его жена свободного состояния; поселенец-поляк и его
сожительница-каторжная; все они со своим имуществом помещаются в одной
камере и спят рядом на одной сплошной наре. В другой: каторжный, жена
свободного состояния и сын; каторжная-татарка и ее дочь; каторжный татарин,
его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках; каторжный,
<> 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 >>>
- -
|
|
