|
|
|
|
- -
как и он сам, - и первый
вопрос, заданный другу, был такой:
- Тебя часто секут дома?
- Меня никогда не секут, - последовал ответ.
Антон Павлович удивился и не поверил. Подрастая и присматриваясь к
царящей кругом фальши, он однажды задал Андрюшке вопрос:
- Зачем ты обвешиваешь и обмериваешь покупателей?
Андрюшка широко раскрыл глаза.
- А как же иначе? - ответил он. - Если не обвешивать, так папаше
никакой пользы от лавки не будет...
В голове гимназиста возник целый ряд вопросов и сомнений, и он пошел с
ними к матери.
- Боже сохрани обманывать и обвешивать! - ответила Евгения Яковлевна. -
Если папаша узнает об этом, то страшно рассердится... Торговать нужно
честно... Так и скажи Андрюшке и Гаврюшке.
Будущий писатель возвращался в лавку успокоенный и убежденный в том,
что отец его - безусловно честный человек и что Андрюшка и Гаврюшка плутуют
от себя. Оно так и было: Павел Егорович не допустил бы обвешивания. Но
Антошу поражало противоречие вроде того, что в лавку возвращается
возмущенная покупательница, только пять минут тому назад купившая полфунта
колбасы, и с гневом заявляет Павлу Егоровичу, что она, придя домой, взвесила
покупку и что полного веса в ней нет. Покупательница была права. Антоша сам
видел, как Андрюшка, отрезав колбасу и положив на весы, подтолкнул незаметно
пальцем чашку с гирями. Но, к его удивлению, Павел Егорович, вместо того
чтобы извиниться и удовлетворить обманутую покупательницу, очень своеобразно
вступился за честь своей лавки.
- У нас, сударыня, товар вешается верно, - ответил он. - Это у вас, а
не у нас ошибка вышла. Это у вас весы не верны. А может, вы дома отрезали
кусочек и скушали?..
Женщина возражает; возражения принимают острый характер и переходят в
крупный разговор. И все это из-за такого ничтожного ломтика, который не
стоит и четвертой доли копейки. Но в этом случае Павел Егорович твердо
отстаивает свой принцип. /48/
- Тут грошик убытка да там полушка - смотришь, и набежит целый
гривенничек убытка. А гривенники на улице не валяются... Копеечка рубль
бережет...
Сам по себе Павел Егорович был безусловно честен, всю жизнь свою был
уверен, что торговал честно, и умер с этим убеждением.
Совесть его до конца дней была совершенно спокойна. К тому же и
религиозные убеждения отрицали какое бы то ни было заведомое плутовство. Но
при взгляде со стороны дело освещалось несколько иначе: выходило, что
совесть и религия - сами по себе, а торговое дело - само по себе, и одно
другому не мешает.
Антоша да и вся детвора Павла Егоровича отлично помнила своего рода
праздник, несколько оживлявший однообразную и скучную лавочную жизнь. Это
был любопытный праздник самых неожиданных находок. В какой-нибудь знойный
июньский или июльский день, когда от томящей жары прячется в тень все живое
и сам Павел Егорович дремлет, сидя за конторкой, на пороге лавки
показывается длинный, сухой и весь покрытый потом еврей Хайм. На плече у
него полный мешок. У Хайма такой страдальческий вид, как будто бы в мешке -
не менее десяти пудов и он обязан за чьи-то грехи таскать эту тяжесть по
городу в такую адскую жару. Сваливая мешок на пол, он произносит тоном
умирающего человека:
- Уф! Ужарился... Только для вас и принес ув таково погодэ...
Проснувшийся от дремоты Павел Егорович окидывает ленивым взглядом мешок
и лаконически спрашивает:
- Сколько?
- Двадцать хвунтов... хоть свешайте, - отвечает Хайм.
<> 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 >>>
- -
|
|
