|
|
|
|
- -
"Бывало, еще студентом, Антоша сидит утром за чаем и вдруг
задумается, смотрит иногда прямо в глаза, а я знаю, что он уж ничего не
видит. Потом достанет из кармана книжку и пишет быстро, быстро. И опять
задумается..."
Но в последние годы Чехов стал относиться к себе все строже и все
требовательнее: держал рассказы по нескольку лет, не переставая их
исправлять и переписывать, и все-таки, несмотря на такую кропотливую работу,
последние корректуры, возвращавшиеся от него, бывали кругом испещрены
знаками, пометками и вставками. Для того чтобы окончить произведение, он
должен был писать его не отрываясь. "Если я надолго оставлю рассказ, -
говорил он как-то, - то уже не могу потом приняться за ею окончание. Мне
надо тогда начинать снова". /557/
Где он черпал свои образы? Где он находил свои наблюдения и сравнения?
Где он выковывал свой великолепный, единственный в русской литературе язык?
Он никому не поверял и не обнаруживал своих творческих путей. Говорят, после
него осталось много записных книжек; может быть, в них со временем найдутся
ключи к этим сокровенным тайнам? А может быть, они и навсегда останутся
неразгаданными? Кто знает? Во всяком случае, мы должны довольствоваться в
этом направлении только осторожными намеками и предположениями.
Я думаю, что всегда, с утра до вечера, а может быть, даже и ночью, во
сне и бессоннице, совершалась в нем незримая, но упорная, порою даже
бессознательная работа - работа взвешивания, определения и запоминания. Он
умел слушать и расспрашивать, как никто, но часто, среди живого разговора,
можно было заметить, как его внимательный и доброжелательный взгляд вдруг
делался неподвижным и глубоким, точно уходил куда-то внутрь, созерцая нечто
таинственное и важное, совершавшееся в его душе. Тогда-то А.П. и делал свои
странные, поражавшие неожиданностью, совсем не идущие к разговору вопросы,
которые так смущали многих. Только что говорили и еще продолжают говорить о
неомарксистах, а он вдруг спрашивает: "Послушайте, вы никогда не были на
конском заводе? Непременно поезжайте. Это интересно". Или вторично предлагал
вопрос, на который только что получил ответ.
Внешней, механической памятью Чехов не отличался. Я говорю про ту
мелочную память, которой так часто обладают в сильной степени женщины и
крестьяне и которая состоит в запоминании того, кто как был одет, носит ли
бороду и усы, какая была цепочка от часов и какие сапоги, какого цвета
волосы. Просто эти детали были для него неважны и неинтересны. Но зато он
сразу брал всего человека, определял быстро и верно, точно опытный химик,
его удельный вес, качества и порядок и уже знал, как очертить его главную,
внутреннюю суть двумя-тремя штрихами.
Однажды Чехов с легким неудовольствием говорил о своем хорошем
знакомом, известном ученом{557}, который, несмотря на давнюю дружбу,
несколько утеснял А.П-ча своей многословностью. Как только приедет /558/ в
Ялту, сейчас же является к Чехову и сидит с утра до обеда; в обед уедет к
себе в гостиницу на полчаса, а там опять приезжает и сидит до глубокой ночи
и все говорит, говорит, говорит... И так каждый день.
И вдруг, быстро обрывая этот рассказ, точно увлекаемый новой,
интересной мыслью, А.П. прибавлял оживленно:
- А ведь никто не догадывается, что самое характерное в этом человеке.
А я вот знаю. То, что он профессор и ученый с европейским именем - это для
него второстепенное. Главное то, что он считает себя в душе замечательным
актером и глубоко верит в то, что только по воле случая он не приобрел на
сцене мировой известности. Дома он постоянно читает вслух Островского.
Однажды, улыбаясь
<> 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 >>>
- -
|
|
