|
|
|
|
- -
о смерти и был очень мрачен.
Под Севастополем, когда начались тоннели, скалы, красивые места, вся
труппа высыпала на площадку. Вышел в первый раз за всю дорогу и мрачный
Артем под конвоем А.Л.Вишневского. А.Л.Вишневский со свойственным ему
темпераментом стал утешать Артема: "Нет, не умрешь ты, Саша! Зачем тебе
умирать! Смотри: чайки, море, скалы, - нет, не умрешь ты, Саша!"
А Артем, в котором под влиянием этих скал, моря, красивых поворотов, по
которым мчался поезд, проснулся художник, смотрел уже горящими глазами на
окружающие его картины, вдруг тряхнул головой и, зло повернувшись к
А.Л.Вишневскому, коварно проговорил:
- Еще бы я умер! Чего захотел!
И, досадливо отвернувшись, добавил:
- Ишь, что выдумал!
Крым встретил нас неприветливо. Ледяной ветер дул с моря, небо было
обложено тучами, в гостиницах топили печи, а мы все-таки мерзли. /383/
Театр стоял еще заколоченным с зимы, и буря срывала наши афиши, которых
никто не читал.
Мы приуныли.
Но вот взошло солнце, море улыбнулось, и нам стало весело.
Пришли какие-то люди, отодрали щиты от театра и распахнули двери. Мы
вошли туда. Там было холодно, как в погребе. Это был настоящий подвал,
который не выветришь и в неделю, а через два-три дня надо было уже играть.
Больше всего мы беспокоились об Антоне Павловиче, как он будет тут сидеть в
этом затхлом воздухе. Целый день наши дамы выбирали места, где ему лучше
было бы сидеть, где меньше дует. Наша компания все чаще стала собираться
около театра, вокруг которого закипела жизнь.
У нас праздничное настроение - второй сезон, все разоделись в новые
пиджаки, шляпы, все это молодо, и ужасно всем нам нравилось, что мы актеры.
В то же время все старались быть чрезмерно корректными - это, мол, не
захудалый какой нибудь театр, а столичная труппа.
Наконец явилась какая-то расфранченная дама. Она объявила себя местной
аристократкой, другом Чехова и потребовала литерную ложу на все спектакли.
За ней потянулась к кассе публика и очень скоро разобрала все билеты на
четыре объявленных спектакля.
Ждали приезда Чехова. Пока О.Л.Книппер, отпросившаяся в Ялту, ничего не
писала нам оттуда, и это беспокоило нас. В вербную субботу она вернулась с
печальным известием о том, что А.П. захворал и едва ли сможет приехать в
Севастополь.
Это всех опечалило. От нее мы узнали также, что в Ялте гораздо теплее
(всегдашнее известие оттуда), что А.П. удивительный человек и что там
собрались чуть не все представители русской литературы: Горький,
Мамин-Сибиряк, Станюкович, Бунин, Елпатьевский, Найденов, Скиталец.
Это еще больше взволновало нас. В этот день все пошли покупать пасхи и
куличи к предстоящему разговению на чужой стороне.
В полночь колокола звонили не так, как в Москве, пели тоже не так, а
пасхи и куличи отзывались рахат-лукумом.
А.Р.Артем совершенно раскритиковал Севастополь, /384/ решив, что пасху
можно встречать только на родине. Зато прогулка около моря после разговения
и утренний весенний воздух заставили нас забыть о севере. На рассвете было
так хорошо, что мы пели цыганские песни и декламировали стихи под шум моря.
На следующий день мы с нетерпением ожидали парохода, с которым должен
был приехать А.П. Наконец мы его увидели. Он вышел последним из
кают-компании, бледный и похудевший. А.П. сильно кашлял. У него были
грустные, больные глаза, но он старался делать приветливую улыбку.
Мне захотелось плакать.
Наши фотографы-любители сняли его на сходне парохода, и
<> 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 >>>
- -
|
|
