|
|
|
|
- -
в потемках стоит кто-то чужой. Страшнее всего было то, что
этого чужого нельзя было укусить, так как он был невидим и не имел формы".
Кажется, это единственная у Чехова вещь, в которой смерть описана
действительно страшно, почти как у Толстого в "Смерти Ивана Ильича". В
других произведениях чеховские герои думают о смерти без всякого содрогания.
Или не думают вовсе, не подозревают о ней, совсем уже близкой, отлично
видимой всеми окружающими, кроме него самого. Об этом маленький рассказ
"Учитель". Герой его, учитель фабричной школы Федор Лукич Сысоев, приглашен
на традиционный торжественный обед, раз в год даваемый учителям директором
фабрики немцем Бруни. И здесь он встречает такое к нему внимание, слышит
такие комплименты, что голова его идет кругом. Но в один момент неосторожный
и самоуверенный немец, который, как и все, тоже знает о скорой кончине
учителя, проговаривается, несчастный Федор Лукич испытывает ужас, однако
очень быстро успокаивается и, вернувшись домой, садится проверять диктанты
своих учеников. "А в это время, -- невозмутимо, почти протокольно
заканчивает Чехов рассказ, -- в соседней комнате сидел земской врач и
шепотом говорил его жене, что не следовало бы отпускать на обед человека,
которому осталось жить, по-видимому, не более недели".
Но Федор Лукич -- чуть ли не единственный из всех чеховских персонажей,
который не желает видеть совсем уже близкого конца, демагогически
уговаривает себя, что "в словах немца не было ничего этакого... ужасного.
Человек просто-напросто говорил о пенсии... и больше ничего". Впоследствии,
правда, готовя издание А. Ф. Маркса, Чехов этот пассаж, как и несколько
следующих за ним, вычеркнул, но в первой публикации он был. А ровно через
три месяца, в том же "Новом времени", он печатает рассказ "Тяжелые люди",
герой которого студент Петр Ширяев не только не пугается смерти, а
соблазняется ею, мечтает о ней. "Где-нибудь под Курском или под Серпуховом
он, обессиленный и умирающий от голода, свалится и умрет. Его труп найдут, и
во всех газетах появится известие, что там-то студент такой-то умер от
голода". Но, собственно, соблазняла его не столько сама смерть, сколько
"нравственные мучения отца", о которых он думал почти со сладострастием,
поскольку недалекий и мелочный отец жестоко притеснял сына.
При подготовке марксовского издания рассказ опять-таки подвергся
большой переработке, в основном сокращениям. Так, вычеркнуто слишком
игривое, видимо, по мысли стареющего Чехова, рассуждение о том, что герой
"мечтал о смерти, о своем трупе". Именно стареющего... В 1898 году в день
своего рождения он пишет из Ниццы сестре Марии Павловне: "Мне стукнуло уже
38 лет; это немножко много, хотя, впрочем, у меня такое чувство, как будто я
прожил уже 89 лет". А это -- тот возраст, когда не следует заигрывать со
смертью. Ни заигрывать, ни особенно пугаться... Буквально через два дня в
другом письме, к публицисту и соиздателю "Русских ведомостей" Василию
Соболевскому, упоминая о недавних похоронах практиковавшего во Франции
русского врача Любимова, он буднично, как о желании или нежелании выпить
бокал вина, добавляет: "Умирать ему не хотелось".
Это -- не случайная интонация. Сообщая о смерти Любимова другому своему
корреспонденту и упоминая, что был на похоронах, Чехов находит, что "здешнее
русское кладбище великолепно. Уютно, зелено, и море видно; пахнет славно". И
тут же, буквально в следующей фразе, без всякого перехода: "Я ничего не
делаю, только сплю, ем и приношу жертвы
<> 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 >>>
- -
|
|
