|
|
|
|
- -
что нигде и никогда так вкусно не
едал и не пивал, как за столом у Чеховых, по крайней мере так весело и
аппетитно. Достаточно я пожил на свете, но, повторяю, в редком доме встречал
такое трогательное радушие, такую счастливую атмосферу душевности и
непринужденности!.. Мать Чехова, дорогая Евгения Яковлевна, и его
молоденькая сестра, Мария Павловна, были решительно добрыми гениями Антона
Павловича, и нежно заботливому уходу, которым он был неизменно окружен в
свою недолгую жизнь, наверное, позавидовал бы не один современный муж...
После ужина Николай Павлович опять играл на рояли; потом что-то пели
хором, чему-то оглушительно громко смеялись - и, в заключение, молодежь,
возбужденная чудною лунною ночью, потащила меня, как приезжего гостя,
шататься по стогнам первопрестольной. Антона Чехова тоже очень соблазняла
прогулка, но у него на плечах была какая-то срочная работа... и он остался.
Уходя, я видел, как он уселся за письменный стол, как-то по-стариковски
сгорбившись, и снова взялся за перо.
Да, не мало тяжести лежало тогда на плечах бедного Антона! Можно
сказать, весь дом Чеховых в то время держался на одном Антоне. И нужду же
пережил он в начале своей писательской деятельности - боже упаси! Мне
пришлось случайно пробежать одно из писем Чехова к Д.В.Григоровичу, где он
описывает свои первые писательские мытарства, - даже жутко становится, когда
вспомнишь, на чью долю выпало столько горьких мук!!
Тем более чести Петербургу, что он первый "открыл" \57\ Чехова и
поддержал его морально и материально. Москва (то есть в сущности московская
интеллигенция) очень много шумела на его похоронах и много перепортила
могильных цветников в Новодевичьем монастыре; но чествовать писателя,
достаточно уже прославленного в столице и за границей, не такая, признаться,
громкая заслуга. Честь открытия все же остается за Петербургом. Москве,
таким образом, принадлежит честь "зарытия таланта" - траурная церемония,
нередко практикуемая московскими узкопартийными кружками даже при жизни
писателя!..
Кстати сказать, меня немало озадачивала одна черта у Чехова: отчего он,
коренной житель Москвы, так мало использовал эту коренную Москву в своих
произведениях - эту удивительную Москву, так мало меняющуюся, когда все на
свете меняется, все еще яркую, когда все тускнеет и подкрашивается под один
однообразный серый цвет, кипящую юмором и анекдотами чуть не на каждом шагу
в своих неведомых переулках и тупиках, в торговых рядах и трактирах!..
Теперь, вглядываясь вдумчивее в обстоятельства московской жизни Чехова,
вижу ясно, что, именно живя в Москве, ему меньше всего времени было думать о
Москве: приходилось исключительно думать о хлебе насущном и писать, писать,
писать... Самое главное место занимал в этот "оседлый" московский период в
его обиходе - письменный стол, тогда как в Петербурге, куда он наезжал
изредка и где временно отдыхал от всяких работ и забот, заглавную роль играл
пиршественный стол - понимая, разумеется, это слово в широком символическом
смысле. Оттого, в большинстве своих писем, он всегда с такой теплотой
вспоминает свои петербургские дни, своих петербургских друзей и разные
петербургские мелочи.
Но вопрос о том, какой из городов он больше любил - Петербург или
Москву, - по отношению к Чехову до некоторой степени праздный вопрос. Чехов
больших городов "вообще" не любил и мог бы ответить на такой вопрос стихом
Бодлера:
Я люблю... облака - там, в небесах,
эти чудные
<> 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 >>>
- -
|
|
