|
|
Рекомендуем - красивые
Рекомендуем - старые
Промышленные наливные полы: для промышленных нужд
|
|
|
|
|
|
- -
Марии Ивановне, что мы
все придем. И Левитана приведем...
Под влиянием разговоров о Крыме Левитан, найдя на моем столе альбом,
сделал в нем во время общей беседы два прекрасных рисунка карандашом: "Море
при лунном свете" и "Ветлы". Тотчас после него Николай Павлович Чехов
нарисовал в альбоме красным, черным и синим карандашами великолепную женскую
головку. Антон Павлович, долго смотревший на художников, сказал:
- Разве так рисуют? Ну, головка! Чья головка? Ну, море! Какое море?
Нет, надо рисовать так, чтобы всякому было понятно, что хотел изобразить
художник. /110/
Он взял альбом. Рисунок, готовый через несколько минут, был встречен
общим хохотом. Антон Павлович, отдавая мне альбом, сказал:
- Береги, Гиляй, это единственное мое художественное произведение:
никогда не рисовал и больше никогда рисовать не буду, чтобы не отбивать хлеб
у Левитана.
На рисунке изображена была гора, по которой спускается турист, в шляпе
и с палкой, башня, дом с надписью "Трактир", море, по которому плывет
пароход, в небе - летящие птицы; внизу - надпись: "Вид имения "Гурзуф" Петра
Ионыча Губонина", а кроме того, везде были пояснения: "море", "гора",
"турист", "чижи"...
Первые годы в Москве Чеховы жили бедно. Отец служил приказчиком у
галантерейщика Гаврилова{110}, Михаил Павлович и Мария Павловна учились еще
в гимназии. Мы с женой часто бывали тогда у Чеховых, - они жили в маленькой
квартире в Головином переулке, на Сретенке. Веселые это были вечера! Все,
начиная с ужина, на который подавался почти всегда знаменитый таганрогский
картофельный салат с зеленым луком и маслинами, выглядело очень скромно, ни
карт, ни танцев никогда не бывало, но все было проникнуто какой-то /111/
особой теплотой, сердечностью и радушием. Чуть что похвалишь - на дорогу
обязательно завернут в пакет, и отказываться нельзя. Как-то раз в пасхальные
дни подали у Чеховых огромную пасху, и жена моя удивилась красоте формы и
рисунка. И вот, когда мы собрались уходить, вручили нам большой, тяжелый
сверток, который велели развернуть только дома. Оказалось, в свертке -
великолепная старинная дубовая пасочница.
Мы с Антоном работали в те времена почти во всех иллюстрированных
изданиях: "Свет и тени", "Мирском толке", "Развлечении", "Будильнике",
"Москве", "Зрителе", "Стрекозе", "Осколках", "Сверчке". По вечерам часто
собиралась у Чеховых небольшая кучка жизнерадостных людей: его семейные,
юноша-виолончелист Семашко, художники, мой товарищ по сцене Вася Григорьев,
когда великим постом приезжал в Москву на обычный актерский съезд. Мы все
любили его пение и интересные рассказы, и Антоша нередко записывал его
меткие словечки, а раз даже записал целый рассказ о случае в Тамбове, о
собаке, попавшей в цирк. Это и послужило темой для "Каштанки"{111}.
В 1885 и 1886 годах я жил с семьей в селе Краскове по Казанской дороге,
близ Малаховки. Теперь это густонаселенная дачная местность, а тогда
несколько крестьянских домов занимали только служащие железной дороги. В те
времена Красково пользовалось еще разбойничьей славой, деля ее с соседней
деревней Кирилловкой, принадлежавшей когда-то знаменитой Салтычихе. И из
Кирилловки и из Краскова много было выслано крестьян за разбои в Сибирь. Под
самым Красковом, на реке Пехорке, над глубоким омутом стояла громадная
разрушенная мельница, служившая притоном "удалым добрым молодцам". В этом
омуте водилась крупная рыба, и, между прочим, огромные налимы, ловить
которых ухитрялся только Никита Пантюхин, здешний хромой крестьянин,
<> 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
