|
|
|
|
- -
/> Но в письмах А.П. стыдливо умолчал о том, что и он сам пел, - правда,
не романсы, а церковные песнопения. Им научился он в детстве, когда под
руководством отца пел в церкви.
У него был довольно звучный басок. Он отлично знал церковную службу и
любил составлять домашний импровизированный хор. Пели тропари, кондаки,
стихири, пасхальные ирмосы. Присаживалась к нам и подпевала и Марья
Павловна, сочувственно гудел Павел Егорыч, а Антон Павлович основательно
держал басовую партию.
И это, видимо, доставляло ему искреннее удовольствие. Глядя на его
лицо, казалось, что в такие часы он чувствовал себя ребенком.
Я не знаю, как он работал, когда был один. Этого, кажется, никто не
знал. Может быть, тогда он сидел за столом не отрываясь. Но в те дни, когда
в Мелихове бывали гости, он почти все время был с ними.
Но, несомненно, он и тогда работал. Творческая деятельность не покидала
его ни на минуту. И случалось, что во время шумного разговора или музыки он
вдруг исчезал, но не надолго: через несколько минут он появлялся, и
оказывалось, что в это время он был у себя в кабинете, где написал две-три
строчки, которые сложились в его голове. Так делал он довольно часто в
течение дня.
Но вечером, когда, около полуночи, все расходились по своим комнатам,
ложились в постели и в доме потухали огни, в его кабинете долго еще горела
лампа. Тогда он работал, как хотел, иногда засиживаясь долго, а на другой
день вставал позже других...
Как относился Чехов к своему врачебному званию? Должен сказать, что я
почти никогда не вспоминал о том, что он врач; ничем он не давал повода
вспомнить об этом, никогда не вел он разговора о медицине и медицинском.
Конечно, особенно распространяться об этом перед неспециалистом и
невеждой не было и смысла, но ведь это прорывается. Когда у человека есть
влечение и /321/ любовь к какому-нибудь делу, то они будут сквозить во всем.
У него же этого не было заметно.
У кого-то я прочитал, будто Антон Павлович страстно любил лечить. Вот
чего я никогда не находил в нем. Когда к нему обращались за врачебным
советом, он отделывался самыми общими местами, и видно было, что он хотел
поскорее кончить этот разговор.
Может быть, это объяснялось скрытой досадой, что он так отошел от
медицины, на которую потратил столько лет и энергии, или просто это было
сознание, что он в этом деле сильно отстал и не может стоять на надлежащей
высоте.
Ведь тут, за что бы он ни взялся, он непременно сделает хуже, чем
другие врачи, которые практикуются и следят за наукой. А ему была
свойственна какая-то особенная гордость совести: все делать как следует. И
он никогда не брался за то, чего не мог сделать наилучшим образом. Ведь вот,
например, он всегда мечтал о том, чтобы иметь публицистические статьи. Об
этом он упоминает и в своих письмах. Но он не писал их, потому что они ему
не удавались. То есть они были бы не хуже всего того, что пишется, но это
его не удовлетворяло.
Поэтому он, не отказывая в советах, когда к нему приставали, не
углублялся и ограничивался средствами, которые если и не помогут, то во
всяком случае не могут повредить: сода, касторка, компрессы, припарки...
Когда в Мелихове приходили к нему мужики и бабы с нарывами и глубокими
порезами и ему об этом сообщали, он кривился - должно быть, опять-таки от
сознания, что может сделать не так, как следует, но не отказывал, принимал,
с величайшим вниманием осматривал, резал, вычищал и перевязывал.
Я думаю, что если б за операцией пришел к нему помещик, он послал бы
его к специалистам.
<> 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 >>>
- -
|
|
