- -
Она сидела на диване, обитом свежим пунцовым, режущим глаза, бархатом. Под ее ногами был разостлан прекрасный цветистый ковер. Вся комната была залита розовым светом, исходившим от лампы с розовым абажуром... Перед Илькой стоял молодой человек, лет двадцати пяти, красивый брюнет, в чистенькой черной паре. Это был репортер газеты «Фигаро» Андре д'Омарен. Он по службе был постоянным посетителем мест, подобных театру Бланшар. Его визитная карточка давала ему бесплатный вход во все подобные места, желающие, чтоб о их скандалах печатались репортички... Скандал, описанный в «Фигаро», — лучшая реклама. Андре д'Омарен стоял перед Илькой, покусывая свои усики и бородку, и не отрывал глаз от хорошенькой девочки. — Нет, Андре, — говорила Илька на ломаном французском языке, — не могу я быть вашей... Ни за что! Не клянитесь, не ходите за мной, не унижайтесь... Всё напрасно! — Почему же? — Почему же? Ха-ха-ха! Вы наивны, Андре... Значит, есть причина, если вам отказывают... Во-первых, вы бедны, а я вам уже тысячу раз говорила, что я стою сто тысяч... Есть у вас сто тысяч? — В настоящую минуту у меня нет и ста франков... Послушайте, Илька... Ведь вы всё лжете... Зачем вы так безжалостно клевещете на себя? — А если я люблю другого? — А этот другой знает, что вы его любите, и любит вас? — Знает и любит... — Гм... Каким же должен быть он скотиной, чтобы допустить вас до театра жирной Бланшар! — Он не знает, что я в Париже. Не браните, Андре... Илька поднялась и заходила по комнате. — Вы, Андре, — сказала она, — не раз говорили, что готовы сделать для меня всё, что угодно... Ведь говорили? Ну, так сделайте вот что... Сделайте так, чтобы ко мне не приставали мои поклонники... Они не дают мне покоя... Их сто, а я одна. Судите сами... И каждому я должна отказывать... А разве мне приятно видеть людей, огорченных моим отказом? Устройте, пожалуйста... Мне все эти ухаживанья, просьбы и объясненья ужасно надоели. — Я устрою так, — сказал д'Омарен, — что никто не будет надоедать вам, кроме меня... Кроме меня? Илька отрицательно покачала головой. Андре побледнел и, следя глазами за ходившей Илькой, стал на колени. — Но я люблю ведь, — сказал он умоляющим голосом, — я люблю нас, Илька! Илька вдруг вскрикнула. Медальон, которым она <играла>, вдруг каким-то образом открылся. Ранее он, несмотря на все ее усилия, не мог быть открыт. Фон Зайниц, даря этот медальон, забыл сказать, что он имеет секретный замочек. — Наконец-таки!— крикнула Илька, и лицо ее просияло радостью. Теперь она может узнать, что в нем находится! Быть может, эта золотая вещичка украшается его портретом? И, надеясь увидеть благородное лицо с большой черной бородой, она подскочила к лампе, взглянула в медальон и побледнела: вместо бородатого лица она увидела женское, надменное, с величественной улыбкой. Илька узнала это лицо! На золотой рамочке, в которую был вделан портрет, было вырезано: «Тереза Гейленштраль любит тебя». — Так вот как!? Илька вспыхнула и бросила в сторону медальон. — Так вот как!? Она любит его? Гм... Хорошо... Илька упала на диван и нервно задвигалась. — Она смеет его любить? — забормотала она. — Так нет же! Андре! Ради бога! Репортер поднялся, похлопал рукой по коленям и подошел к ней. — Андре... Хорошо, я буду вас любить, только исполните одну мою просьбу... — Какую хотите! Тысячу просьб, моя дорогая! — Я не хотела до сих пор делать это, но... теперь вынуждена... Выбираю вас своим мстителем... Вы были хоть раз на моей родине? И Илька, облокотившись о плечо репортера, принялась шептать ему на ухо. Шептала она очень долго, с жаром, жестикулируя руками. Он записал кое-что в свою репортерскую книжку. — Исполните? — спросила она. — Да... Я ее ненавижу после того, что услышал от вас... — Поезжайте сейчас же... — Как же вы узнаете, исполнил я поручение или нет? |
