|
|
|
|
- -
истинная культура облагородит человечество{542}.
Рассказывая о чеховском саде, я позабыл упомянуть, что посредине его
стояли качели и деревянная скамейка. /543/ И то, и другое осталось от "Дяди
Вани", с которым Художественный театр приезжал в Ялту, приезжал, кажется, с
исключительной целью показать больному тогда А.П-чу постановку его
пьесы{543}. Обоими предметами Чехов чрезвычайно дорожил и, показывая их,
всегда с признательностью вспоминал о милом внимании к нему Художественного
театра. Здесь у места также упомянуть, что эти прекрасные артисты своей
исключительной деликатной чуткостью к чеховскому таланту и дружной
преданностью ему самому много скрасили последние дни незабвенного художника.
II
Во дворе жили: ручной журавль и две собаки. Надо заметить, что Антон
Павлович очень любил всех животных, за исключением, впрочем, кошек, к
которым он питал непреодолимое отвращение. Собаки же пользовались его особым
расположением. О покойной Каштанке, о мелиховских таксах Броме и Хине он
вспоминал так тепло и в таких выражениях, как вспоминают об умерших друзьях.
"Славный народ - собаки!" - говорил он иногда с добродушной улыбкой.
Журавль был важная, степенная птица. К людям он относился вообще
недоверчиво, но вел тесную дружбу с Арсением, набожным слугой Антона
Павловича. За Арсением он бегал всюду, по двору и по саду, причем
уморительно подпрыгивал на ходу и махал растопыренными крыльями, исполняя
характерный журавлиный танец, всегда смешивший Антона Павловича.
Одну собаку звали Тузик, а другую - Каштан, в честь прежней,
исторической Каштанки, носившей это имя. Ничем, кроме глупости и лености,
этот Каштан, впрочем, не отличался. По внешнему виду он был толст, гладок и
неуклюж, светло-шоколадного цвета, с бессмысленными желтыми глазами. Вслед
за Тузиком он лаял на чужих, но стоило его поманить и почмокать ему, как он
тотчас же переворачивался на спину и начинал угодливо извиваться по земле.
Антон Павлович легонько отстранял его палкой, когда он лез с нежностями, и
говорил с притворной суровостью:
- Уйди же, уйди, дурак... Не приставай. /544/
И прибавлял, обращаясь к собеседнику, с досадой, но со смеющимися
глазами:
- Не хотите ли, подарю пса? Вы не поверите, до чего он глуп.
Но однажды случилось, что Каштан, по свойственной ему глупости и
неповоротливости, попал под колеса фаэтона, который раздавил ему ногу.
Бедный пес прибежал домой на трех лапах, с ужасающим воем. Задняя нога вся
была исковеркана, кожа и мясо прорваны почти до кости, лилась кровь. Антон
Павлович тотчас же промыл рану теплой водой с сулемой, присыпал ее
йодоформом и перевязал марлевым бинтом. И надо было видеть, с какой
нежностью, как ловко и осторожно прикасались его большие милые пальцы к
ободранной ноге собаки и с какой сострадательной укоризной бранил он и
уговаривал визжавшего Каштана:
- Ах ты, глупый, глупый... Ну, как тебя угораздило?.. Да тише ты...
легче будет... дурачок...
Приходится повторить избитое место, но несомненно, что животные и дети
инстинктивно тянулись к Чехову. Иногда приходила к А.П. одна больная
барышня{544}, приводившая с собою девочку лет трех-четырех, сиротку, которую
она взяла на воспитание. Между крошечным ребенком и пожилым, грустным и
больным человеком, знаменитым писателем, установилась какая-то особенная,
серьезная и доверчивая дружба. Подолгу сидели они рядом на скамейке, на
веранде; А.П. внимательно и сосредоточенно слушал, а она
<> 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 >>>
- -
|
|
