|
|
с доставкой
Очень рекомендуем Проще простого.
Ответ психолога посетите
|
|
|
|
|
|
- -
столом и стулом, и милое
лицо на подушке, и темные, ласковые, зовущие глаза.
Чтобы я не взяла обратно цветы, он с лукавой улыбкой заслонял их
руками.
Разве было все это?
Написал он мне: "Я Вас очень лю благодарю"?
Просил он меня остаться? и виновато признавался: "Я слаб... Я не владею
собой".
И вот сейчас лежит он все там же, и цветы мои стоят /268/ перед ним на
столе, но он уже не ждет меня. Я отказалась остаться "для него" даже на один
день, и он понял, что для меня семья дороже его счастья, что моя любовь
между прочим, что во мне ничего нет настоящего: ни мужества, ни
самоотверженности, ни силы. Он теперь понял меня до дна и грустно
усмехнулся. "Одинокому везде пустыня".
Во мне он что-то искал, но не нашел.
"Счастливого пути!" - сказал он.
Посмею ли я теперь когда-нибудь хотя бы намеком сказать ему, что я его
люблю?
Никогда! никогда!
Услышу ли я от него еще когда-нибудь: "Милая"?
Никогда! никогда!
Все кончено! все пропало! потому что я ничтожество и все чувства мои
ничтожны. Я добра...
Взглянул на меня человек сверху, протянул мне руку. Но... он ошибся. Он
услыхал только трусливый лепет: "Антон Павлович! я не могу!"
И тогда спокойно ответил:
- Значит, нельзя.
О, как я теперь все иначе слышала и понимала, чем в Москве! Как я вдруг
далеко, далеко отошла от Чехова! И как постепенно, незаметно я дошла до
этого искреннего презрения к себе! Даже написать Чехову мне казалось
невозможным.
А я мечтала о том, чтобы он полюбил меня!
Меня? Зачем?
XV
Мне часто вспоминается рассказ Чехова. Кажется, он называется
"Шутка"{268}.
Зимний день. Ветер. Ледяная гора. Молодой человек и молодая девушка
катаются на санках. И вот каждый раз, как санки летят вниз, а ветер шумит в
ушах, девушка слышит: "Я люблю вас, Надя".
Может быть, это только так кажется?
Они вновь поднимаются на гору, вновь садятся в сани. Вот сани
перекачнулись через край, полетели... И опять слышится: "Я люблю вас, Надя".
Кто это говорит? Ветер? Или тот, кто сидит сзади? /269/
Как только они останавливаются, так все обычно, буднично, и лицо
спутника равнодушно.
Я летела с горы в Москве. Я летела и раньше. Я слышала не один раз: "Я
люблю вас". Но проходило самое короткое время, и все становилось буднично,
обычно, а письма Антона Павловича холодны и равнодушны.
Кажется, рассказ Чехова называется "Шутка".
Антон Павлович не приехал весной в Петербург, осенью его послали
доктора в Ниццу. Он писал мне оттуда: "За границей я проживу, вероятно, всю
зиму". Писал еще: "Здоровье мое сносно по утрам и великолепно по
вечерам"{269}.
Это он писал в октябре. А в начале ноября: "Пока была холодная погода,
все было благополучно, теперь же, когда идет дождь и посуровело, опять
першит, опять показалась кровь, такая подлость"{269}.
Я посылала ему свои напечатанные рассказы, а он давал мне подробные
отзывы.
"Ах, Лидия Алексеевна, с каким удовольствием я прочел Ваши "Забытые
письма". Это хорошая, умная, изящная вещь. Это маленькая, куцая вещь, но в
ней пропасть искусства и таланта, и я не понимаю, почему Вы не продолжаете
<> 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 >>>
- -
|
|
