|
|
|
|
- -
Было спокойно и в амбаре и у
меня на душе, но едва я тушил свечу и ложился в постель, как слышались
шорох, шепот, стуки, плесканье, глубокие вздохи... Капли, падавшие с потолка
на решетки венских стульев, производили гулкий, звенящий звук, и после
каждого такого звука кто-то шептал в отчаянии: "Ах, боже мой, боже мой!"
Рядом с амбаром находилась тюрьма. Уж не каторжные ли лезут ко мне подземным
ходом? Но вот порыв ветра, дождь застучал сильнее, где-то зашумели деревья -
и опять глубокий, отчаянный вздох: "Ах, боже мой, боже мой!"
Утром выхожу на крыльцо. Небо серое, унылое, идет дождь, грязно. От
дверей к дверям торопливо ходит смотритель с ключами.
- Я тебе пропишу такую записку, что потом неделю чесаться будешь! -
кричит он. - Я тебе покажу записку!
Эти слова относятся к толпе человек в двадцать каторжных, которые, как
можно судить по немногим долетевшим до меня фразам, просятся в больницу. Они
оборваны, вымокли на дожде, забрызганы грязью, дрожат; они хотят выразить
мимикой, что им в самом деле больно, но на озябших, застывших лицах выходит
что-то кривое, лживое, хотя, быть может, они вовсе не лгут. "Ах, боже мои,
боже мой!" - вздыхает кто-то из них, и мне кажется, что мой ночной кошмар
все еще продолжается. Приходит на ум слово "парии", означающее в обиходе
состояние человека, ниже которого уже нельзя упасть. За все время, пока я
был на Сахалине, только в поселенческом бараке около рудника да здесь, в
Дербинском, в это дождливое, грязное утро, были моменты, когда мне казалось,
что я вижу крайнюю, предельную степень унижения человека, дальше которой
нельзя уже идти.
В Дербинском живет каторжная, бывшая баронесса, которую здешние бабы
называют "рабочею барыней". Она ведет скромную рабочую жизнь и, как говорят,
довольна своим положением. Один бывший московский купец, торговавший
когда-то на Тверской-Ямской, сказал мне со вздохом: "А теперь в Москве
скачки!" - и, обращаясь к поселенцам, стал им рассказывать, что такое скачки
и какое множество людей по воскресеньям движется к заставе по
Тверской-Ямской. "Верите ли, ваше высокородие, - сказал он мне,
взволнованный своим рассказом, - я бы все отдал, жизнь бы свою отдал, чтобы
только взглянуть не на Россию, не на Москву, а хоть бы на одну только
Тверскую". В Дербинском, между прочим, живут два Емельяна Самохвалова,
однофамильцы, и во дворе у одного из этих Емельянов, помнится, я видел
петуха, привязанного за ногу. Всех дербинцев, в том числе и самих Емельянов
Самохваловых, забавляет эта странная и очень сложная комбинация
обстоятельств, которая двух человек, живших в разных концах России и схожих
по имени и фамилии, в конце концов привела сюда, в Дербинское.
27 августа приехали в Дербинское ген. Кононович, начальник Тымовского
округа А.М. Бутаков и еще один чиновник, молодой человек, - все трое
интеллигентные и интересные люди. Они и я, вчетвером, совершили небольшую
прогулку, которая, однако, от начала до конца была обставлена такими
неудобствами, что, вышла у нас не прогулка, а как будто пародия на
экспедицию. Начать с того, что шел сильный дождь. Грязно, скользко; за что
ни возьмешься - мокро. С намокшего затылка течет за ворот вода, в сапогах
холодно и сыро. Закурить папиросу - это сложная, тяжелая задача, которую
решали все сообща. Мы около Дербинского сели в лодку и поплыли вниз по Тыми.
По пути мы останавливались, чтоб осмотреть рыбные ловли, водяную мельницу,
тюремные пашни. Ловли я опишу в своем месте; мельницу мы единогласно
признали превосходной,
<> 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
