|
|
|
|
- -
пребывание в течение /682/ двух летних сезонов после смерти отца
в "Полотняном заводе", майоратном имении Гончаровых, с которыми дружили и
родители, и мы, молодежь. Разыскав по архивным документам, что небольшой
дом, в котором тогда помещался трактир, имел в прошлом отношение, хотя и
весьма смутное, к Пушкину (его жена происходила из того же рода), мы
упросили отдать этот дом в наше распоряжение, и вся наша жизнь
сосредоточилась в этом доме. Мы устроили сцену и начали дружно составлять
программу народного театра. Мы играли Островского, водевили с пением, пели,
читали в концертах. Наша маленькая труппа пополнялась рабочими и служащими
писчебумажной фабрики Гончаровых. Когда в 1898 году мы открывали
Художественный театр "Царем Федором", я получила трогательный адрес с массой
подписей от рабочих Полотняного завода, - это была большая радость, так как
Полотняный завод оставил в моей памяти незабываемое впечатление на всю мою
жизнь.
Мало-помалу сцена делалась для меня осознанной и желанной целью.
Никакой другой жизни, кроме артистической, я уже себе не представляла.
Потихоньку от матери подготовила я с трудом свое поступление в драматическую
школу при Малом театре, была принята очень милостиво, прозанималась там
месяц, как вдруг неожиданно был назначен "проверочный" экзамен, после
которого мне было предложено оставить школу, но сказано, что я не лишена
права поступления на следующий год. Это было похоже на издевательство. Как
впоследствии выяснилось, я из числа четырех учениц была единственной,
принятой без протекции, а теперь нужно было устроить еще одну, поступавшую с
сильной протекцией, отказать нельзя было. И вот я была устранена.
Это был для меня страшный удар, так как вопрос о театре стоял для меня
тогда уже очень остро - быть или не быть, вот - солнце, вот - тьма. Мать,
видя мое подавленное состояние и несмотря на то, что до этого времени была
очень против моего решения идти на сцену, устроила через своих знакомых
директоров Филармонии мое поступление в драматическую школу, хотя прием туда
уже целый месяц как был прекращен.
Три года я пробыла в школе по классу Вл.И.Немировича-Данченко и
А.А.Федотова, одновременно бегая /683/ по урокам, чтоб иметь возможность
платить за учение и зарабатывать на жизнь.
Зимой 1897/98 года я кончала курс драматической школы. Уже ходили
неясные, волновавшие нас слухи о создании в Москве какого-то нового,
"особенного" театра; уже появлялась в стенах школы живописная фигура
Станиславского с седыми волосами и черными бровями, и рядом с ним
характерный силуэт Санина; уже смотрели они репетицию "Трактирщицы"{683}, во
время которой сладко замирало сердце от волнения; уже среди зимы учитель
наш, Вл.И.Немирович-Данченко, говорил М.Г.Савицкой, мне и некоторым другим
моим товарищам, что мы будем оставлены в этом театре, и мы бережно хранили
эту тайну... И вот тянулась зима, надежда то крепла, то, казалось, совсем
пропадала, пока шли переговоры... И уже наш третий курс волновался пьесой
Чехова "Чайка", уже заразил нас Владимир Иванович своей трепетной любовью к
ней, и мы ходили неразлучно с желтым томиком Чехова, и читали, и
перечитывали, и не понимали, как можно играть эту пьесу, но все сильнее и
глубже охватывала она наши души тонкой влюбленностью, словно это было
предчувствие того, что в скором времени должно было так слиться с нашей
жизнью и стать чем-то неотъемлемым, своим, родным.
Все мы любили Чехова-писателя, он нас волновал, но,
<> 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 >>>
- -
|
|
