|
|
|
|
- -
и благообразный дворецкий встречает подъезжающих
к парадному крыльцу гостей...
Ах, как хорошо писали, знаете, в шестидесятых годах! Ах, как, знаете,
легко было тогда писать! Ах, какой читатель тогда был милый! А вот
попробуйте теперь написать такую... ахинею! Попробуйте ее в нашем
ежемесячнике напечатать! Так, пожалуй, читатель-то при всей своей
долготерпеливости этими самыми ежемесячными кирпичинами вам голову проломит!
Вот что!
Нет! По-видимому, наш журнал - отжил. Нужно что-то другое. Альманахи -
это хорошо. Но это - временное. Это ведь - чисто случайное. Вероятно,
просто-напросто, нужен тот же самый журнал, только совершенно
реформированный. Может быть - двухнедельными, а то и недельными книжками.
Переводы по /636/ тридцать печатных листов - к черту. Вместо них - в каждом
номере интересная заграничная корреспонденция. Париж, Лондон, Берлин, Рим,
Константинополь. Общее число печатных листов должно быть увеличено. Редакции
под страхом смертной казни будет запрещено запасаться материалом на полтора
года, как бывает и по сей день: материал должен идти только свежий. Если
произойдет какое-нибудь чрезвычайное событие, - пусть две и три книжки
целиком будут посвящены ему. Словом, журнал должен, оставаясь журналом,
приблизиться елико возможно к типу газеты, быть свежим. На все надо
отзываться по горячему следу. В литературе - следить за каждым новым
течением. Отрешиться от олимпийства, от академизма. И тогда...
Словно споткнувшись, Чехов докончил:
- И тогда, вероятно, все же ничего из этого всего не выйдет, и ваш
журнал съест вас...
В разговорах с Чеховым я не раз подмечал его недоброжелательное
отношение к Одессе. Это меня заинтересовало, и как-то раз в часы "заседаний"
на знаменитой "писательской скамеечке" у магазина караима Синани я рискнул
прямо спросить Чехова, почему он не любит Одессу?
- Против Одессы как города, - ответил он, - я ничего не имею. Но против
одесситов... Действительно, есть-таки у меня недоброе чувство. Зародилось
оно издавна, тогда еще, когда самой Одессы я и не знал, - по знакомству с
одесской печатью. Всегда эта печать была бог знает чем. Всегда она
отличалась нестерпимою крикливостью, наянливостью, всегда на ней лежал
отпечаток чего-то дешево-базарного. Говорят: - это оттенок европеизма.
Покорно благодарю! Откуда европеизм? Я ведь знаю одесскую газетную братию.
Издатель - бывший мороженник, таскавший по улицам Одессы тачку с лимонадами.
Вот он взялся издавать газету. Да мало того, что просто издавать, - он
взялся руководить ею. К нему попадали и талантливые люди. Но они или не
уживались и уходили, или, если уживались, - опускались на самое дно,
становились молодцами своего издателя, выучивались у него держаться так, как
держался он сам, носивший на голове кадку с мороженым. Когда /637/ завелась
другая газета, - в Одессе завелась вечная грызня, и притом самого
откровенного свойства. Газеты обливают друг друга помоями. Газеты целые
столбцы свои занимают собственными дрязгами, воображая, что эти дрязги
интересны публике. Может быть, и интересны. Но ведь это же означает -
потакать самым дурным инстинктам толпы. А язык одесских газет? Боже мой, что
только они делают с русским языком и из русского языка?!
В другой раз Чехов очень сердито отозвался об одесситах-интервьюерах,
изредка добивавшихся свидания с ним.
- Побудет человек пять минут, услышит, собственно
<> 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 >>>
- -
|
|
