|
|
|
|
- -
в минуты экстаза, в светлой, детской
улыбке, в каком-то временами трагически проникновенном лице, в смешной или
сильной, красочной, образной речи сквозила какая-то душевная мягкость и
грация, и, несмотря на его сутуловатую фигуру, в ней была своеобразная
пластика и внешняя красота. Я часто ловил себя на том, что любуюсь его позой
или жестом.
А влюбленный взгляд, который он часто останавливал на Антоне Павловиче,
какое-то расплывающееся в улыбке лицо при малейшем звуке голоса Антона
Павловича, добродушный смех при малейшей его остроте как-то сближали нас в
общей симпатии к хозяину дома.
Антон Павлович, всегда любивший говорить о том, что его увлекало в
данную минуту, с наивностью /390/ ребенка подходил от одного к другому,
повторяя все одну и ту же фразу: видел ли тот или другой из его гостей наш
театр.
- Это же чудесное же дело! Вы непременно должны написать пьесу для
этого театра.
И без устали говорил о том, какая прекрасная пьеса "Одинокие".
Горький со своими рассказами об его скитальческой жизни, Мамин-Сибиряк
с необыкновенно смелым юмором, доходящим временами до буффонады, Бунин с
изящной шуткой, Антон Павлович со своими неожиданными репликами, Москвин с
меткими остротами - все это делало одну атмосферу, соединяло всех в одну
семью художников. У всех рождалась мысль, что все должны собираться в Ялте,
говорили даже об устройстве квартир для этого. Словом - весна, море,
веселье, молодость, поэзия, искусство - вот атмосфера, в которой мы в то
время находились.
Такие дни и вечера повторялись чуть не ежедневно в доме Антона
Павловича.
У кассы театра толпилась разношерстная публика из расфранченных дам и
кавалеров обеих столиц, учителей и служащих из разных провинциальных городов
России, местных жителей и больных чахоткою, во время своей тоскливой зимы не
забывших еще о существовании искусства.
Прошло первое представление с подношениями, подарками и т.д. Несмотря
на то, что в трагических местах садовый оркестр городского сада громко
аккомпанировал нам полькой или маршем, успех был большой.
В городском саду, около террасы, шли горячие споры о новом направлении
в искусстве, о новой литературе. Одни, даже из выдающихся писателей, не
понимали самых элементарных вещей реального искусства, другие уходили в
совершенно обратную сторону и мечтали увидеть на сцене то, что недостойно
подмостков ее. Во всяком случае, спектакли вызывали споры чуть не до драки,
- следовательно, достигали своей цели. Все здесь присутствовавшие литераторы
словно вдруг вспомнили /391/ о существовании театра, и кто тайно, кто явно
мечтали о пьесе.
То, что отравляло Антону Павловичу спектакли, - это необходимость
выходить на вызовы публики и принимать чуть ли не ежедневно овации. Нередко
поэтому он вдруг неожиданно исчезал из театра, и тогда приходилось выходить
и заявлять, что автора в театре нет. В большинстве случаев он приходил
просто за кулисы и, переходя из уборной в уборную, жуировал закулисной
жизнью, ее волнениями и возбуждениями, удачами и неудачами и нервностью,
которая заставляла острее ощущать жизнь.
По утрам все собирались на набережную, я прилипал к А.М.Горькому, и во
время прогулки он фантазировал о разных сюжетах для будущей пьесы. Эти
разговоры поминутно прерывались выходками его необыкновенно темпераментного
мальчика Максимки, который проделывал невероятные штуки.
Из нашего пребывания в Ялте у меня остался в памяти еще один эпизод.
Как-то днем прихожу к Антону Павловичу - вижу, он свиреп, лют и мохнат;
одним словом, таким я его никогда не видел. Когда он успокоился, выяснилось
следующее. Его
<> 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 >>>
- -
|
|
