|
|
|
|
- -
(1849-1912) получил известность в России в конце 80-х
гг. как автор пьес "Отец", "Фрекен Юлия" и др. Противник женской
эмансипации. (П. Еремин)
11 Начальник Думского поста, майор Николаев, говорил одному
корреспонденту в 1866 г.:
- Летом я с ними дела не имею, а зимой зачастую скупаю у них меха, и
скупаю довольно выгодно; часто за бутылку водки или ковригу хлеба от них
можно достать пару отличных соболей.
Корреспондента изумило то большое количество мехов, какое он увидел у
майора (Лукашевич. Мои знакомцы в Дуэ, на Сахалине. - "Кронштадтский
вестник", 1868 г., ээ 47 и 49). Об этом легендарном майоре еще придется
говорить.
12 Суда у них нет, и они не знают, что значит правосудие. Как им трудно
понять нас, видно хотя бы из того, что они до сих пор еще не понимают вполне
назначения дорог. Даже там, где уже проведены дороги, они все еще
путешествуют по тайге. Часто приходится видеть, как они, их семьи и собаки
гусем пробираются по трясине около самой дороги.
13 ...в Сев. Сахалине проживают... сроки или орочи, тунгусского
племени... - Ороки - небольшие группы тунгусо-маньчжурских народностей,
родственных эвенам и эвенкам. (П. Еремин)
XII
Мой отъезд на юг. - Жизнерадостная дама. - Западный берег. - Течения. -
Маука. - Крильон. - Анива. - Корсаковский пост. - Новые знакомства. -
Норд-ост. - Климат Южного Сахалина. - Корсаковская тюрьма. - Пожарный обоз.
10 сентября я уже опять был на знакомом читателю "Байкале", чтобы на
этот раз плыть в Южный Сахалин. Уезжал я с большим удовольствием, так как
север мне уже наскучил и хотелось новых впечатлений. "Байкал" снялся с якоря
в десятом часу вечера. Было очень темно. Я стоял один на корме и, глядя
назад, прощался с этим мрачным мирком, оберегаемым с моря Тремя Братьями,
которые теперь едва обозначались в воздухе и были похожи впотьмах на трех
черных монахов; несмотря на шум парохода, мне было слышно, как волны бились
об эти рифы. Но вот Жонкиер и Братья остались далеко назади и исчезли
впотьмах - навсегда для меня; шум бьющихся волн, в котором слышалась
бессильная, злобная тоска, мало-помалу затих... Проплыли верст восемь - и на
берегу заблестели огни: это была страшная Воеводская тюрьма, а еще немного -
показались огни Дуэ. Но скоро и это все исчезло, и остались лишь потемки да
жуткое чувство, точно после дурного, зловещего сна.
Спустившись потом вниз, я застал там веселое общество. Кроме командира
и его помощников, в кают-компании находилось еще несколько пассажиров:
молодой японец, дама, интендантский чиновник и иеромонах Ираклий,
сахалинский миссионер, ехавший следом за мною на юг, чтобы оттуда вместе
отправиться в Россию. Наша спутница, жена моряка-офицера, бежала из
Владивостока, испугавшись холеры, и теперь, немного успокоившись,
возвращалась назад. У нее был завидный характер. Достаточно было самого
пустого повода, чтобы она закатилась самым искренним, жизнерадостным смехом
до упада, до слез; начнет рассказывать что-нибудь, картавя, и вдруг хохот,
веселость бьет фонтаном, а глядя на даму, начинаю смеяться и я, за мною о.
Ираклий, потом японец. "Ну!" - говорит в конце концов командир, махнув
рукой, и тоже заражается смехом. Вероятно, никогда в другое время в
Татарском проливе, обыкновенно сердитом, не хохотали так много. На другой
день утром на палубе сошлись для беседы иеромонах, дама, японец и я. И опять
смех, и недоставало только, чтобы киты,
<> 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 >>>
- -
|
|
