|
|
|
|
- -
о ялтинских нравах.
Перешли к литературным темам. Чехов заговорил о Тургеневе и Достоевском.
Было слышно, что сочинения Достоевского производят на него тяжелое
впечатление. Имя же Тургенева и заглавия его произведений он произносил
другим голосом и с задумчивым выражением на лице.
- Однажды Достоевский сделал гадость, почти преступление, и сейчас же
пошел к Тургеневу и подробно рассказал ему об этой гадости, с единственной
целью причинить боль{11}. Ну зачем такие выходки? - с грустью проговорил
Антон Павлович.
- Мне кажется, Достоевский был нервнобольной человек, а иногда просто
психически ненормальный. Ведь сколько он пережил... - сказал я.
- Да, его жизнь была ужасна... Талант он несомненно очень большой, но
иногда у него недоставало чутья. Ах, как он испортил "Карамазовых" этими
речами прокурора и защитника, - это совсем, совсем лишнее. [...]
Насколько я успел заметить, у Чехова не было "богов" в литературном
мире. Анализируя всякую человеческую личность, он всегда делал спокойный,
замечательно \575\ правдивый вывод. Вот это, дескать, его хорошие черты, а
вот это - дурные. [...]
Я уверен, что если бы, например, и Л.Н.Толстой сделал худой поступок,
то Чехов бы сказал: "Да, это дурно". И если бы последний негодяй сделал
хорошее, то Чехов сказал бы: "Да, он поступил хорошо". [...]
15-го сентября 1901 года я снова видел Чехова в Севастополе. Он ехал в
Москву и остановился у своего знакомого, г.Ш[апошникова]. Как и всегда,
перед поездкой в Москву он был очень весел. Говорили о новой газете. Антон
Павлович, между прочим, сказал:
- Издавать хорошую газету в провинции может только тот, у кого есть
столько денег, сколько требуется, чтобы поставить перед своим домом
электрический дуговой фонарь... Иначе говоря, есть деньги, можно издавать
газету, а нет - и говорить не о чем, - это будет уже не газета, а вырезки...
Когда заговорили о таланте Мопассана, Чехов сказал:
- Таланту подражать нельзя, потому что каждый настоящий талант есть
нечто совершенно своеобразное. Золота искусственным путем не сделаешь.
Поэтому никто и никогда не мог подражать Мопассану. Как бы об этом ни
говорили, будет то, да не то...
- Как же все-таки формулировать талант? - спросил я.
- А никак. Талант есть талант и больше ничего. [...]
Мы снова вышли на платформу.
- Как я завидую тому, что вы едете в Москву! - вырвалось у меня.
- Да, вам непременно нужно побывать в Москве, и не только побывать, а
пожить, - сказал Чехов.
- Мария Павловна когда уезжала, то шутила, что Москва, вероятно,
представляется мне так же, как и Ферапонту в "Трех сестрах". Помните:
"Подрядчик сказывал, будто поперек всей Москвы канат протянут..."
Чехов засмеялся.
- Да, да. Вам непременно нужно пожить там. [...]
Как-то в ноябре 1901 года Чехов был в отличном расположении духа.
Говорилось хорошо, мешал только постоянно звонивший телефон. Я вспоминал
темы его прошлых рассказов, иногда цитируя их, и между прочим спросил:
- Скажите, пожалуйста, когда вам приходится описывать чьи-либо
сновидения, чем вы руководствуетесь, своими ли собственными снами или
вероятностью того, что \576\ такому-то субъекту может присниться такой
именно сон.
- Никогда и ни в одном рассказе я не описывал снов...
- Позвольте. А в "Учителе словесности", а в "Попрыгунье",
<> 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 >>>
- -
|
|
