|
|
|
|
- -
перемарывал рассказ, чуть не заново его
писал.
Как-то я выбрал и начал вслух читать его давнишний рассказ, написанный
в 1886 году, "Ворона"{533}.
Сначала Антон Павлович хмурился, но по мере того, как развивалось
действие, делался все благодушнее, понемногу стал улыбаться, смеяться.
Правда, пьяных я умел изображать.
В другой раз в сумерках я читал ему "Гусева"{533}, дико хвалил его,
считая, что "Гусев" первоклассно хорош, он был взволнован, молчал. Я еще раз
про себя прочел последний абзац этого рассказа:
- "А наверху в это время, где заходит солнце, скучиваются облака, одно
облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы"... -
как он любит облака сравнивать с предметами, - мелькнуло у меня в уме. -
"Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой середины
неба, немного погодя рядом с этим ложится золотой, потом розовый... Небо
становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо,
океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные,
страстные, какие на человеческом языке назвать трудно".
"Увижу ли я когда-нибудь его?" - подумал я. - Индийский океан привлекал
меня с детства... - И неожиданно глухой, тихий голос:
- Знаете, я женюсь...
И сразу стал шутить, что лучше жениться на немке, чем на русской, она
аккуратнее, и ребенок не будет по дому ползать и бить в медный таз ложкой...
Я, конечно, уже знал о его романе с Ольгой Леонардовной Книппер, но не
был уверен, что он окончится /534/ браком. Я был уже в приятельских
отношениях с Ольгой Леонардовной и понимал, что она совершенно из другой
среды, чем Чеховы. Понимал, что Марье Павловне нелегко будет, когда хозяйкой
станет она. Правда, Ольга Леонардовна - актриса, едва ли оставит сцену, но
все же многое должно измениться. Возникнут тяжелые отношения между сестрой и
женой, и все это будет отзываться на здоровье Антона Павловича, который,
конечно, как в таких случаях бывает, будет остро страдать то за ту, то за
другую, а то и за обеих вместе. И я подумал: "Да это самоубийство! хуже
Сахалина", - но промолчал, конечно.
За обедом и ужином он ел мало, почти всегда вставал из-за стола и ходил
взад и вперед по столовой, останавливаясь около гостя и усиленно его угощая,
и все с шуткой, с метким словом. Останавливался и около матери и, взяв вилку
и ножик, начинал мелко-мелко резать мясо, всегда с улыбкой и молча.
Постепенно я все более и более узнавал его жизнь, начал отдавать отчет,
какой у него был разнообразный жизненный опыт, сравнивал его со своим и стал
понимать, что я перед ним мальчишка, щенок... Ведь до тридцати лет написаны
"Скучная история", "Тиф"{534} и другие, поражающие опытом его произведения.
Я вижу Чехова чаще бодрым и улыбающимся, чем хмурым, раздраженным,
несмотря на то, что я знавал его в течение четырех лет наших близких
отношений в плохие периоды его болезни. Там, где находился больной Чехов,
царили шутка, смех и даже шалость.
Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто. У
него была педантическая любовь к порядку - наследственная, как
настойчивость, такая же наследственная, как и наставительность.
9 сентября Антон Павлович пишет жене: "Теперь я здоров. Ходит ко мне
каждый день Бунин"{534}.
И опять начались бесконечные разговоры. Когда я приехал, он чувствовал
себя весьма нехорошо.
Много рассказывал Антон Павлович о кумысе, где он поправился{534}, а
вернувшись в Ялту, "опять захирел, стал кашлять и в июле даже поплевывал
кровью", восторгался степью, лошадьми, туземцами, только уж /535/ очень была
серая публика и никаких удобств! Вкус кумыса похож на квас и
<> 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 >>>
- -
|
|
