|
|
Всегда в продаже - на нашем сайте
Всегда в продаже в нашем салоне
|
|
|
|
|
|
- -
побледнел от боли, которую мы ему причинили тогда, но, подумав и
оправившись, ответил:
- Сократите!
И никогда больше не высказал нам по этому поводу ни одного упрека.
Я не буду описывать постановки "Вишневого сада", которую мы так много
играли в Москве, Европе и Америке. Припомню лишь факты и условия, при
которых ставилась пьеса.
Спектакль налаживался трудно; и неудивительно: пьеса очень трудна. Ее
прелесть в неуловимом, глубоко скрытом аромате. Чтобы почувствовать его,
надо как бы вскрыть почку цветка и заставить распуститься его лепестки. Но
это должно произойти само собой, без насилия, иначе сомнешь нежный цветок, и
он завянет.
В описываемое время наша внутренняя техника и умение воздействовать на
творческую душу артистов по-прежнему были примитивны. Таинственные ходы к
глубинам произведений не были еще точно установлены нами. Чтобы помочь
актерам, расшевелить их аффективную память, вызвать в их душе творческие
провидения, мы пытались создать для них иллюзию декорациями, игрою света и
звуков. Иногда это помогало, и я /413/ привык злоупотреблять световыми и
слуховыми сценическими средствами.
- Послушайте! - рассказывал кому-то Чехов, но так, чтобы я слышал, - я
напишу новую пьесу, и она будет начинаться так: "Как чудесно, как тихо! Не
слышно ни птиц, ни собак, ни кукушек, ни совы, ни соловья, ни часов, ни
колокольчиков и ни одного сверчка".
Конечно, камень бросался в мой огород.
В первый раз с тех пор, как мы играли Чехова, премьера его пьесы
совпадала с пребыванием его в Москве. Это дало нам мысль устроить
чествование любимого поэта{413}. Чехов очень упирался, угрожал, что
останется дома, не приедет в театр. Но соблазн для нас был слишком велик, и
мы настояли. Притом же первое представление совпало с днем именин Антона
Павловича (17/30 января).
Назначенная дата была уже близка, надо было подумать и о самом
чествовании, и о подношениях Антону Павловичу. Трудный вопрос! Я объездил
все антикварные лавки, надеясь там набресть на что-нибудь, но кроме
великолепной шитой музейной материи мне ничего не попалось. За неимением
лучшего пришлось украсить ею венок и подать его в таком виде.
"По крайней мере, - думал я, - будет поднесена художественная вещь".
Но мне досталось от Антона Павловича за ценность подарка.
- Послушайте, ведь это же чудесная вещь, она же должна быть в музее, -
попрекал он меня после юбилея.
- Так научите, Антон Павлович, что же надо было поднести? -
оправдывался я.
- Мышеловку, - серьезно ответил он подумав. - Послушайте, мышей же надо
истреблять. - Тут он сам расхохотался. - Вот художник Коровин чудесный
подарок мне прислал! Чудесный!
- Какой? - интересовался я.
- Удочки.
И все другие подарки, поднесенные Чехову, не удовлетворили его, а
некоторые так даже рассердили своей банальностью. /414/
- Нельзя же, послушайте, подносить писателю серебряное перо и старинную
чернильницу.
- А что же нужно подносить?
- Клистирную трубку. Я же доктор, послушайте. Или носки. Моя же жена за
мной не смотрит. Она актриса. Я же в рваных носках хожу. Послушай, дуся,
говорю я ей, у меня палец на правой ноге вылезает. Носи на левой ноге,
говорит. Я же не могу так! - шутил Антон Павлович и снова закатывался
веселым смехом.
Но на самом юбилее он не был весел, точно предчувствуя свою близкую
кончину.
<> 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 >>>
- -
|
|
