|
|
|
|
- -
/>именно в этом роде. Письма - это неудачная, скучная форма, и притом легкая,
но я говорю про тон, искреннее, почти страстное чувство, изящную фразу.
Гольцев был прав, когда говорил, что у Вас симпатичный талант, и если Вы до
сих пор не верите этому, то потому, что сами виноваты. Вы работаете очень
мало, лениво. Я тоже ленивый хохол, но ведь в сравнении с Вами я написал
целые горы. Кроме "Забытых писем", во всех рассказах так и прут между строк
неопытность, неуверенность, лень. Вы до сих пор не набили себе руку, как
говорится, и работаете как начинающая, точно барышня, пишущая по фарфору.
Пейзаж Вы чувствуете, он у Вас хорош, но Вы не умеете экономить, и то и дело
он попадается на глаза, когда не нужно, и даже один рассказ совсем исчезает
под массой пейзажных обломков, которые грудой навалены на всем протяжении от
начала рассказа до (почти) его середины. Затем, Вы не работаете над фразой,
ее надо делать - в этом искусство. Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от
"по мере того", "при помощи", надо заботиться о ее музыкальности и не
допускать в одной фразе почти рядом "стала" /270/ и "перестала". Голубушка,
ведь такие словечки, как "безупречная", "на изломе", "в лабиринте", - ведь
это одно оскорбление. Я допускаю еще рядом "казался" и "касался", но
"безупречная" - это шероховато, неловко и годится только для разговорного
языка, и шероховатость Вы должны чувствовать, так как Вы музыкальны и чутки,
чему свидетели - "Забытые письма". Газеты с Вашими рассказами сохраню и
пришлю Вам при оказии, а Вы, не обращая внимания на мою критику, соберите
еще кое-что и пришлите мне"{270}.
Я была плохая ученица и стала ясно понимать советы Антона Павловича
позже, когда сама дошла до потребности "слушать" то, что я вижу, и не
употреблять первые попавшиеся под перо слова, годные по смыслу, а выбирать
их так, чтобы не было "оскорбления". Но несомненно, что эта потребность
явилась именно из-за критики Чехова. Если я ее и не поняла нутром тогда же,
то толчок она мне дала в желательном направлении, и если из меня все же
ничего не вышло, то это только оттого, что я была талантливое ничтожество.
Я была убеждена, что Чехов понял это, так же, как и я, и относится ко
мне иначе, чем прежде, и когда я писала ему, я чувствовала себя навязчивой,
но не могла прервать переписку, как не могла бы наложить на себя руки.
На лето Антон Павлович вернулся в Россию, и в конце июля я получила от
него следующее письмо:{270}
"Гостей так много, что никак не могу собраться ответить на Ваше
последнее письмо. Хочется написать подлиннее, но руки отнимаются при мысли,
что каждую минуту могут войти и помешать. И в самом деле, пока я пишу эти
слова "помешать", вошла девочка и доложила, что пришел больной. Надо идти.
Финансовый вопрос уже решен благополучно. Я вырезал из "Осколков" мои
мелкие рассказы и продал их Сытину на 10 лет. Затем, как оказывается, могу
взять тысячу руб. из "Рус. мысли", где, кстати сказать, мне сделали
прибавку. Платили 250, а теперь 300.
Мне опротивело писать, и я не знаю, что делать. Я охотно бы занялся
медициной, взял бы какое-нибудь место, но уже не хватает физической
гибкости. /271/
Когда я теперь пишу или думаю о том, что надо писать, то у меня такое
отвращение, как будто я ем щи, из которых вынули таракана, - простите за
сравнение. Противно мне не самое писание, а этот литературный entourage*, от
которого никуда не спрячешься и который носишь с собой всюду, как земля
носит свою атмосферу.
______________
* окружение (франц.).
Погода у нас чудесная,
<> 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 >>>
- -
|
|
